Иллюстрации к рассказу а н толстого баня. Хромой барин

Эй, ты, фигура! - крикнул толстый белотелый господин, завидев в тумане высокого и тощего человека с жиденькой бородкой и с большим медным крестом на груди. - Поддай пару!

Я, ваше высокородие, не банщик, я цирульник-с. Не мое дело пар поддавать. Не прикажете ли кровососные баночки поставить?

Толстый господин погладил себя по багровым бедрам, подумал и сказал:

Банки? Пожалуй, поставь. Спешить мне некуда.

Цирульник сбегал в предбанник за инструментом, и через какие-нибудь пять минут на груди и спине толстого господина уже темнели десять банок.

Я вас помню, ваше благородие, - начал цирульник, ставя одиннадцатую банку. - Вы у нас в прошлую субботу изволили мыться, и тогда же еще я вам мозоли срезывал. Я цирульник Михайло... Помните-с? Тогда же вы еще изволили меня насчет невест расспрашивать.

Ага... Так что же?

Ничего-с... Говею я теперь и грех мне осуждать, ваше благородие, но не могу не выразить вам по совести. Пущай меня бог простит за осуждения мои, но невеста нынче пошла всё непутящая, несмысленная... Прежняя невеста желала выйтить за человека, который солидный, строгий, с капиталом, который всё обсудить может, религию помнит, а нынешняя льстится на образованность. Подавай ей образованного, а господина чиновника или кого из купечества и не показывай - осмеет! Образованность разная бывает... Иной образованный, конечно, до высокого чина дослужится, а другой весь век в писцах просидит, похоронить не на что. Мало ли их нынче таких? К нам сюда ходит один... образованный. Из телеграфистов... Всё превзошел, депеши выдумывать может, а без мыла моется. Смотреть жалко!

Беден, да честен! - донесся с верхней полки хриплый бас. - Такими людьми гордиться нужно. Образованность, соединенная с бедностью, свидетельствует о высоких качествах души. Невежа!

Михайло искоса поглядел на верхнюю полку... Там сидел и бил себя по животу веником тощий человек с костистыми выступами на всем теле и состоящий, как казалось, из одних только кожи да ребер. Лица его не было видно, потому что всё оно было покрыто свесившимися вниз длинными волосами. Видны были только два глаза, полные злобы и презрения, устремленные на Михаилу.

Из энтих... из длинноволосых! - мигнул глазом Михайло. - С идеями... Страсть сколько развелось нынче такого народу! Не переловишь всех... Ишь, патлы распустил, шкилет! Всякий христианский разговор ему противен, всё равно, как нечистому ладан. За образованность вступился! Таких вот и любит нынешняя невеста. Именно вот таких, ваше высокородие! Нешто не противно? Осенью зовет меня к себе одна священникова дочка. - "Найди, говорит, мне, Мишель", - меня в домах Мишелем зовут, потому, я дам завиваю, - "найди, говорит, мне, Мишель, жениха, чтоб был из писателей". А у меня, на ее счастье, был такой... Ходил он в трактир к Порфирию Емельянычу и всё стращал в газетах пропечатать. Подойдет к нему человек за водку деньги спрашивать, а он сейчас по уху... "Как? С меня деньги? Да знаешь ты, кто я такой? Да знаешь ты, что я могу в газетах пропечатать, что ты душу загубил?" Плюгавый такой, оборванный. Прельстил я его поповскими деньгами, показал барышнин портрет и сводил. Костюмчик ему напрокат достал... Не понравился барышне! "Меланхолии, говорит, в лице мало". И сама не знает, какого ей лешего нужно!

Это клевета на печать! - послышался хриплый бас с той же полки. - Дрянь!

Это я-то дрянь? Гм!.. Счастье ваше, господин, что я в эту неделю говею, а то бы я вам за "дрянь" сказал бы слово... Вы, стало быть, тоже из писателей?

Я хотя и не писатель, но не смей говорить о том, чего не понимаешь. Писатели были в России многие и пользу принесшие. Они просветили землю, и за это самое мы должны относиться к ним не с поруганием, а с честью. Говорю я о писателях как светских, так равно и духовных.

Духовные особы не станут такими делами заниматься.

Тебе, невеже, не понять. Димитрий Ростовский, Иннокентий Херсонский, Филарет Московский и прочие другие святители церкви своими творениями достаточно способствовали просвещению.

Михайло покосился на своего противника, покрутил головой и крякнул.

Ну, уж это вы что-то тово, сударь... - пробормотал он, почесывая затылок. - Что-то умственное... Недаром на вас и волосья такие. Недаром! Мы всё это очень хорошо понимаем и сейчас вам покажем, какой вы человек есть. Пущай, ваше благородие, баночки на вас постоят, а я сейчас... Схожу только.

Михайло, подтягивая на ходу свои мокрые брюки и громко шлепая босыми ногами, вышел в предбанник.

Сейчас выйдет из бани длинноволосый, - обратился он к малому, стоявшему за конторкой и продававшему мыло, - так ты, тово... погляди за ним. Народ смущает... С идеями... За Назаром Захарычем сбегать бы...

Ты скажи мальчикам.

Сейчас выйдет сюда длинноволосый, - зашептал Михайло, обращаясь к мальчикам, стоявшим около одежи. - Народ смущает. Поглядите за ним да сбегайте к хозяйке, чтоб за Назаром Захарычем послали - протокол составить. Слова разные произносит... С идеями...

Какой же это длинноволосый? - встревожились мальчики. - Тут никто из таких не раздевался. Всех раздевалось шестеро. Тут вот два татара, тут господин раздевшись, тут из купцов двое, тут дьякон... а больше и никого... Ты, знать, отца дьякона за длинноволосого принял?

Выдумываете, черти! Знаю, что говорю! Михайло посмотрел на одежу дьякона, потрогал рукой ряску и пожал плечами... По лицу его разлилось крайнее недоумение.

А какой он из себе?

Худенький такой, белобрысенький... Бородка чуть-чуть... Всё кашляет.

Гм! - пробормотал Михайло. - Гм!.. Это я, значит, духовную особу облаял... Комиссия отца Денисия! Вот грех-то! Вот грех! А ведь я говею, братцы! Как я теперь исповедаться буду, ежели я духовное лицо обидел? Господи, прости меня, грешного! Пойду прощения просить...

Михайло почесал затылок и, состроив печальное лицо, отправился в баню. Отца дьякона на верхней полке уже не было. Он стоял внизу у кранов и, сильно раскорячив ноги, наливал себе в шайку воды.

Отец дьякон! - обратился к нему Михайло плачущим голосом. - Простите меня, Христа ради, окаянного!

За что такое?

Михайло глубоко вздохнул и поклонился дьякону в ноги.

За то, что я подумал, что у вас в голове есть идеи!

Удивляюсь я, как это ваша дочь, при всей своей красоте и невинном поведении, не вышла до сих пор замуж! - сказал Никодим Егорыч Потычкин, полезая на верхнюю полку.

Никодим Егорыч был гол, как и всякий голый человек, но на его лысой голове была фуражка. Боясь прилива к голове и апоплексического удара, он всегда парился в фуражке. Его собеседник Макар Тарасыч Пешкин, маленький старичок с тонкими синими ножками, в ответ на его вопрос пожал плечами и сказал:

А потому она не вышла, что характером меня бог обидел. Смирен я и кроток очень, Никодим Егорыч, а нынче кротостью ничего не возьмешь. Жених нынче лютый - с ним и обходиться нужно сообразно.

То есть, как же лютый? С какой это вы точки?

Балованный жених... С ним как надо? Строгость нужна, Никодим Егорыч. Стесняться с ним не следовает, Никодим Егорыч. К мировому, по мордасам, за городовым послать - вот как надо! Негодный народ. Пустяковый народ.

Приятели легли рядом на верхней полке и заработали вениками.

Пустяковый... - продолжал Макар Тарасыч. - Натерпелся я от их, каналиев. Будь я характером посолиднее, моя Даша давно бы уже была замужем и деток рожала. Да-с... Старых девок теперь, в женском поле, сударь мой, ежели по чистой совести, половина на половину, пятьдесят процентов. И заметьте, Никодим Егорыч, каждая из этих самых девок в молодых годах женихов имела. А почему, спрашивается, не вышла? По какой причине? А потому, что удержать его, жениха-то, родители не смогли, дали ему отвертеться.

Это верно-с.

Мужчина нынче балованный, глупый, вольнодумствующий. Любит он всё это на шерамыжку да с выгодой. Задаром он тебе и шагу не ступит. Ты ему удовольствие, а он с тебя же деньги требует. Ну, и женится тоже не без мыслей. Женюсь, мол, так деньгу зашибу. Это бы еще ничего, куда ни шло - ешь, лопай, бери мои деньги, только женись на моем дите, сделай такую милость, но бывает, что и с деньгами наплачешься, натерпишься горя-гореванского. Иной сватается-сватается, а как дойдет до самой точки, до венца, то и назад оглобли, к другой идет свататься. Женихом хорошо быть, одно удовольствие. Его и накормят, и напоят, и денег взаймы дадут - чем не жизнь? Ну, и строит из себя жениха до старости лет, покуда смерть - и жениться ему не нужно. И уж лысина во всю голову, и седой весь, и колени гнутся, а он всё жених. А то бывает, которые не женятся по глупости... Глупый человек сам не знает, что ему надобно, ну и перебирает: то ему нехорошо, другое неладно. Ходит-ходит, сватается-сватается, а потом вдруг ни с того ни с сего: "Не могу, говорит, и не желаю". Да вот хоть взять, к примеру, господина Катавасова, первого Дашиного жениха. Учитель гимназии, титулярный тоже советник... Науки все выучил, по-французски, по-немецки... математик, а на поверку вышел болван, глупый человек - и больше ничего. Вы спите, Никодим Егорыч?

Нет, зачем же-с? Это я закрыл глаза от удовольствия...

Ну, вот... Начал он около моей Даши ходить. А надо вам заметить, Даше тогда и двадцати годочков еще не было. Такая была девица, что просто всем на удивление. Финик! Полнота, формалистика в теле и прочее. Статский советник Цицеронов-Гравианский - по духовному ведомству служит - на коленях ползал, чтоб к нему в гувернантки пошла - не захотела! Начал Катавасов ходить к нам. Ходит каждый день и до полночи сидит, всё с ней про разные науки там и физики... Книжки ей носит, музыку ее слушает... Всё больше на книжки напирает. Даша-то моя сама ученая, книги ей вовсе не надобны, баловство одно только, а он - то прочти, другое прочти; надоел до смерти. Полюбил ее, вижу. И она, заметно, ничего. "Не нравится, говорит, он мне за то, что он, папаша, не военный". Не военный, а все-таки ничего. Чин есть, благородный, сытый, трезвый - чего же тут еще? Посватался. Благословили... Про приданое не спросил даже. Молчок... Словно он не человек, а дух бесплотный, и без приданого может. Назначили и день, когда венчать. И что же вы думаете? А? За три дня до свадьбы приходит ко мне в лавку этот самый Катавасов. Глаза красные, личность бледная, словно с перепугу, весь дрожит. Что угодно-с? - "Извините, говорит, Макар Тарасыч, но я жениться на Дарье Макаровне не могу. Я, говорит, ошибся. Я, говорит, взирая на ее цветущую молодость и наивность, думал найти в ней почву, так сказать, свежесть, говорит, душевную, а она уже успела приобрести склонности, говорит. Она наклонна, говорит, к мишуре, не знает труда, с молоком матери всосала..." И не помню, что она там всосала... Говорит, а сам плачет. А я? Я, сударь мой, побранился только, отпустил его. И к мировому не сходил и начальству его не жаловался, по городу не срамил. Пойди я к мировому, так, небось, испугался бы срама, женился бы. Начальство, небось, не поглядело бы, что она там всосала. Коли смутил девку, так и женись. Купец вон Клякин, - слышали? - даром что мужик, а поди-кася какую штуку того... У него жених тоже упорствовать стал, в приданом заметил что-то как будто не то, так он, Клякин-то, завел его в кладовую, заперся, вынул, знаете ли, из кармана большой револьвер с пулями, как следует заряженный, и говорит: "Побожись, говорит, перед образом, что женишься, а то, говорит, убью сию минуту, подлец этакой. Сию минуту!" Побожился и женился молодчик. Вот видите. А я бы так не способен. И драться даже не того... Увидал мою Дашу консисторский чиновник, хохол Брюзденко. Тоже из духовного ведомства. Увидал и влюбился. Ходит за ней красный как рак, бормочет разные слова, и изо рта у него жар пышет. Днем у нас сидит, а ночью под окнами ходит. И Даша его полюбила. Глаза его хохлацкие ей понравились. В них, говорит, огонь и черная ночь. Ходил-ходил хохол и посватался. Даша, можно сказать, в восторге и восхищении, дала свое согласие. - "Я говорит, папаша, понимаю, это не военный, но всё же из духовного ведомства, а это всё равно, что интендантство, и поэтому я его очень люблю". Девица, а тоже поди разбирает нынче: интендантство! Осмотрел хохол приданое, поторговался со мной и только носом покрутил - на всё согласен, свадьбу бы только поскорей; но в тот самый день, как обручать, поглядел на гостей да как схватит себя за голову. "Батюшки, говорит, сколько у них родни! Не согласен! Не могу! Не желаю!" И пошел и пошел... Я уж и так и этак... Да ты, говорю, ваше высокородие, с ума сошел, что ли? Ведь больше чести, ежели родни много! Не соглашается! Взял шапку да и был таков. Был и такой случай. Посватал мою Дашу лесничий Аляляев. Полюбил ее за ум и поведение... Ну и Даша его полюбила. Характер его положительный ей нравился. Человек он, действительно, хороший, благородный. Посватался и всё, этак, обстоятельно. Приданое всё до тонкостей осмотрел, все сундуки перерыл, Матрену поругал за то, что та салопа от моли не уберегла. И мне реестрик своего имущества доставил. Благородный человек, грех про него что худое сказать. Нравился он мне, признаться, до чрезвычайности. Торговался он со мной два месяца. Я ему восемь тысяч даю, а он просит восемь с половиной. Торговались-торговались; бывало, сядем чай пить, выпьем по пятнадцати стаканов, и всё торгуемся. Я ему двести накинул - не хочет! Так и разошлись из-за трехсот рублей. Уходил, бедный, и плакал... Уж больно любил Дашу! Ругаю теперь себя, грешный человек, истинно ругаю. Было б мне отдать ему триста или же попугать, на весь город посрамить, или завести бы в темную комнатку да по мордасам. Прогадал я, вижу теперь, что прогадал, дурака сломал. Ничего не поделаешь, Никодим Егорыч: характер у меня тихий!

Смирны очень. Это верно-с. Ну, я пойду, пора... Голова тяжела стала...

Никодим Егорыч в последний раз ударил себя веником и спустился вниз. Макар Тарасыч вздохнул и еще усерднее замахал веником.

Алексей Толстой

Фроська тихо вошла в баню и в нерешительности остановилась.

Барин лежал на лавке на животе, и две девки – Наташка и Малашка – тоже голые, стояли с боков, по очереди ожесточенно хлестали вениками по раскаленной багрово-розовой спине, блестевшей от пота. Барин блаженно жмурился, одобрительно крякал при особенно сильном ударе. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, сел, опустив широко раздвинутые ноги на пол.

– "Квасу!" – Хрипло крикнул он.

Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш квасу. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у дверей Фроську и поманил ее пальцем.

Медленно переступая босыми ногами по мокрому полу, стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей стало стыдно смотреть на голого барина, стыдно стоять голой перед ним. Она стыдилась того, что ее без тени смущения разглядывают, стоя рядом две девки, которые не смущаются своей наготы.

"Новенькая!" – Воскликнул барин. "Хорошая, ничего не скажешь!". "Как зовут?" – Скороговоркой бросил он, ощупывая ее живот, ноги, зад.

"Фроськой", – тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданности и боли: барин крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двинул рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую нежной и гладкой кожей.

Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь.

Барин громко засмеялся и погрозил ей пальцем. Вторя ему, залились угодливым смехом Малашка и Наташка.

"Ну, ничего, привыкнешь, – хихикая сказала Наташка, – и не то еще будет", – и метнула озорными глазами на барина.

А он, довольно ухмыляясь, запустил себе между ног руку, почесывая все свои мужские принадлежности, имеющие довольно внушительный вид.

"Ваша, девки, задача, – обратился он к Малашке и Наташке, – научить ее, – кивнул он на Фроську, – всей нашей премудрости". Он плотоядно улыбнулся, помахивая головкой набрякшего члена.

"А пока, – продолжил он, – пусть смотрит да ума набирается. А, ну, Малашка, стойку!" – Вдруг громко крикнул барин и с хрустом потянулся своим грузным телом. Малашка вышла на свободную от лавок середину помещения и согнувшись, уперлась руками в пол.

Он подошел к ней сзади, громко похлопывая по мокрому ее заду, отливавшему белизной упругой мокрой кожи и, заржав по жеребиному, начал совать свой, торчащий как кол, член под крутые ягодицы Малашки, быстро толкая его головку в скользкую мякоть женского полового органа. От охватившего вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким и прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Наконец, упругая головка его члена раздвинула влажный, но тугой зев ее влагалища, и живот барина плотно прижался к округлому заду девки. Он снова заржал, но уже победно и, ожесточенно двигая низом туловища, стал с наслаждением предаваться половому акту. Малашку, видно тоже здорово разобрало. Она сладострастно начала стонать при каждом погружении в ее лоно мужского члена и, помогая при этом барину, двигала своим толстым задом навстречу движениям его тела.

Наташка смотрела на эту картину, целиком захваченная происходящим. Большие глаза ее еще больше расширились, рот раскрылся, а трепетное тело непроизвольно подергивалось в такт движениям барина и Малашки. Она как бы воспринимала барина вместо подружки.

А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее, хотя ее очень смутило бестыдство голых тел барина и девки. Она знала, что это такое, но так близко и откровенно видела половое сношение мужчины и женщины впервые.

Когда барин прилип к заду Малашки, Фроська от смущения отвернулась, но любопытство пересилило, и она, искоса кинув взгляд и увидев, что на нее никто не смотрит, осмелев, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав на себе полноту мужской ласки, она воспринимала все сначала спокойно, но затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему ее телу, сердце забилось, как после бега, дыхание стало прерывистым. Для всех перестало существовать время и окружающее, все, кроме совершающегося полового акта, захватившего внимание и чувства.

Вдруг барин судорожно дернулся, глаза его закатились и он со стоном выпустил из груди воздух. "Все" – вздохнул он тяжело и расслабленной походкой подошел к лавке, затем тяжело опустился на нее.

Фроська тихо вошла в баню и в нерешительности остановилась.

Барин лежал на лавке на животе, и две девки - Наташка и Малашка тоже голые, стояли с боков, по очереди ожесточенно хлестали вениками по раскаленной багрово-розовой спине, блестевшей от пота. Барин блаженно жмурился, одобрительно крякал при особенно сильном ударе. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, сел, опустив широко раздвинутые ноги на пол.

- «Квасу!» - Хрипло крикнул он.

Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш квасу. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у дверей Фроську и поманил ее пальцем.

Медленно переступая босыми ногами по мокрому полу, стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей стало стыдно смотреть на голого барина, стыдно стоять голой перед ним. Она стыдилась того, что ее без тени смущения разглядывают, стоя рядом две девки, которые не смущаются своей наготы.

«Новенькая!» - Воскликнул барин. «Хорошая, ничего не скажешь!». «Как зовут?» - Скороговоркой бросил он, ощупывая ее живот, ноги, зад.

«Фроськой», - тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданности и боли: барин крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двинул рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую нежной и гладкой кожей. Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь.

Барин громко засмеялся и погрозил ей пальцем. Вторя ему, залились угодливым смехом Малашка и Наташка.

«Ну, ничего, привыкнешь, - хихикая сказала Наташка, - и не то еще будет», - и метнула озорными глазами на барина.

А он, довольно ухмыляясь, запустил себе между ног руку, почесывая все свои мужские принадлежности, имеющие довольно внушительный вид.

«Ваша, девки, задача, - обратился он к Малашке и Наташке, - научить ее, - кивнул он на Фроську, - всей нашей премудрости». Он плотоядно улыбнулся, помахивая головкой набрякшего члена.

«А пока, - продолжил он, - пусть смотрит да ума набирается. А, ну, Малашка, стойку!» - Вдруг громко крикнул барин и с хрустом потянулся своим грузным телом. Малашка вышла на свободную от лавок середину помещения и согнувшись, уперлась руками в пол.

Он подошел к ней сзади, громко похлопывая по мокрому ее заду, отливавшему белизной упругой мокрой кожи и, заржав по жеребиному, начал совать свой, торчащий как кол, член под крутые ягодицы Малашки, быстро толкая его головку в скользкую мякоть женского полового органа. От охватившего вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким и прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Наконец, упругая головка его члена раздвинула влажный, но тугой зев ее влагалища, и живот барина плотно прижался к округлому заду девки. Он снова заржал, но уже победно и, ожесточенно двигая низом туловища, стал с наслаждением предаваться половому акту. Малашку, видно тоже здорово разобрало. Она сладострастно начала стонать при каждом погружении в ее лоно мужского члена и, помогая при этом барину, двигала своим толстым задом навстречу движениям его тела.

Наташка смотрела на эту картину, целиком захваченная происходящим. Большие глаза ее еще больше расширились, рот раскрылся, а трепетное тело непроизвольно подергивалось в такт движениям барина и Малашки. Она как бы воспринимала барина вместо подружки.

А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее, хотя ее очень смутило бесстыдство голых тел барина и девки. Она знала, что это такое, но так близко и откровенно видела половое сношение мужчины и женщины впервые.

Когда барин прилип к заду Малашки, Фроська от смущения отвернулась, но любопытство пересилило, и она, искоса кинув взгляд и увидев, что на нее никто не смотрит, осмелев, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав на себе полноту мужской ласки, она воспринимала все сначала спокойно, но затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему ее телу, сердце забилось, как после бега, дыхание стало прерывистым. Для всех перестало существовать время и окружающее, все, кроме совершающегося полового акта, захватившего внимание и чувства.

Вдруг барин судорожно дернулся, глаза его закатились и он со стоном выпустил из груди воздух. «Все» - вздохнул он тяжело и расслабленной походкой подошел к лавке, затем тяжело опустился на нее.

Малашка выпрямилась, блаженно потянулась и села на другую лавку. «Наташка, водки!»- Приказал барин. Та, юркнув в предбанник, вынесла на подносе бутылку водки и миску с огурцами. Барин налил себе стакан, залпом выпил и захрустел огурцом. Затем он налил его снова и поманил пальцем Малашку. Та подошла и тоже привычно залпом осушила его. За ней ту же порцию приняла Наташка.

«Иди сюда!» - Приказал барин Фроське, наливая ей стакан водки. Она взяла его и, сделав первый глоток, закашлялась, пролив почти всю жидкость.

«Ничего, - проговорил со смехом барин, - научится». И налил себе еще полстакана. Девки угодливо ему подхихиковали, жуя с огурцы.

«Ну-ка, Наташка, оторви барыню, - подал команду барин и хрипло запел, ударяя в ладони. Малашка стала вторить ему, а Наташка, подбоченясь одной рукой, а другую вскинув над головой, медленно пошла по кругу, виляя крепкими бедрами и притоптывая в такт босыми ногами.

Постепенно темп пения стал нарастать, и вместе с тем движения девки стали быстрее. Ее стройное тело с гибкой талией извивалось в непристойных движениях, с которыми она отдается мужчине. Руками она как-будто обнимала воображаемого партнера, а низом живота подмахивала его члену.

«Поддай! - Крикнул барин, - сиськами, сиськами еще порезвей!» - И быстрее повел песню. Наташка стала подпрыгивать на месте, поводя белыми плечами. Ее полные упругие чашки слегка отвисших грудей заколыхались из стороны в сторону, дразняще покачивая тугими горошинами розовых сосков.

«Давай жару! - Барин не выдержал, сам пустился в пляс. Темп пляски стал бешенный. Теперь плясали под один голос Малашки. Хлопая то по низу, то по верху живота, Наташка, взвизгнув, вдруг схватила мужской член у самого основания и прижалась к барину, обхватив его за шею другой рукой. Член барина вдруг оказался между ее ногами, и она стала водить его головкой по влажным губам своего полового органа. Для большего простора движений и удобства, откинув одну ногу в сторону, она обхватила ею ноги барина, а он, облапив девку обеими руками за крепкий зад и прижимая ее к себе, впился страшным поцелуем ей в шею и вдруг схватив ее на руки, понес к скамейке и кинув на спину навалился на нее. Их сношение было бурным и страстным. Наташка отдавалась умело, самозабвенно. Она закинула ноги ему за спину и, ловко помахивая задом, ловила его член влагалищем до основания. В то же время она слегка раскачивала бедрами, создавая дополнительные ощущения живого тела.

Фроська и Милашка снова во все глаза наблюдали картину самого откровенного сношения между мужчиной и женщиной, обычно скрываемого от постороннего взгляда, а тут с такой откровенностью происходившего перед ними. Фроське тоже захотелось потрогать член барина и ощущить его в своем лоне.

А Милашка подошла к ним сбоку и, став на колени около их ног, стала в упор рассматривать, как мужской член ныряет во влагалище. Высоко поднятые и широко расставленные в коленях ноги Наташки, положенные барину на поясницу, давали возможность полностью видеть процесс совокупления, и Милашка пользовалась этим в свое удовольствие.

Охваченная непреодолимым желанием, к ней присоединилась и Фроська. Дрожа от возбуждения, она наблюдала, как смоченный скользкой жидкостью мужской член легко и свободно двигался взад и вперед в кольцах больших половых губ Наташки, которые как ртом словно бы всасывали его в себя и тут же выбрасывали обратно, а малые губы, раздвоенные венчиком, охватив верхнюю часть члена, оттягивались при его погружении и выпячивались вслед его обратному движению.

"В БАНЕ"(По мотивам Льва Николаевича Толстого)

История первая, эротическая, в которой мы узнаём

Как бывало в прежни годы,
Када не было свободы

Эротический рассказ

Танька тихо вошла в баню и в нерешительности остановилась.

Жирный как боров и совершенно голый барин лежал на лавке, на животе, а две бабы - Райка и Любаша - тоже голые, стояли с боков и по очереди ожесточённо хлестали его вениками по раскаленной багрово-розовой спине, блестевшей от пота и белому, как молоко, бабьему заду. Барин блаженно жмурился, одобрительно крякал при особенно сильном ударе. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, сел, опустив широко раздвинутые ноги на пол.

- "Квасу, бабы!" - Хрипло крикнул он.

Быстро метнувшись в угол, Раиса подала ему ковш квасу. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у дверей Таньку и поманил ее пальцем.

Медленно переступая босыми ногами по мокрому полу, стыдливо прикрывая наготу руками, девушка приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей было стыдно смотреть на голого барина, стыдно стоять голой перед ним. Она стыдилась того, что её без тени смущения разглядывают, стоя рядом две молодые бабы, которые не смущаются своей наготы.

Новенькая! - воскликнул барин, - Хороша, девка, ничего не скажешь! Как зовут? - скороговоркой бросил он, жадно ощупывая её живот, ноги и зад.

Татьяной, - тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданности и боли: барин крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двинул рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую нежной и гладкой кожей. Танька дёрнулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь.

Барин громко засмеялся и погрозил ей пальцем. Вторя ему, залились угодливым смехом Раиса и Любка.

Ну, ничего, привыкнешь, - хихикая сказала Любаша, - и не то еще будет, - и метнула озорными глазами на барина.

А он, довольно ухмыляясь, запустил себе между ног руку, почесывая все свои мужские принадлежности, имеющие довольно внушительный вид.

Ваша, девки, задача, - обратился он к Раисе и Любаше, - научить её, - кивнул он на Таньку, - всей вашей премудрости, - он плотоядно улыбнулся, помахивая головкой набрякшего члена.

А пока, - продолжил он, - пусть смотрит да ума набирается. А, ну, Райка, стойку! - вдруг громко крикнул барин и с хрустом потянулся своим грузным телом.

Раиса вышла на свободную от лавок середину помещения и, согнувшись, уперлась руками в колени и замерла, глядя в пол.

Анатолий Александрович подошел к молодайке сзади и со всей силы, звонко, шлёпнул ладонью по мокрому её заду, отливавшему белизной упругой белой кожи и, заржав по - жеребиному, присел и начал совать свой, торчащий как кол, член под крутые ягодицы Райки, которая тут же схватила его рукой, сначала привычно помяла пальцами его, налившийся богатырской силой, ствол, а потом вставила его толстую головку в свою щель. Тучный мужчина взял её руками за живот и стал быстро толкать её своим большим, как у беременной бабы, животом, пытаясь воткнуть свою мясистую залупу дальше, в скользкую мякоть женского полового органа. От охватившего вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким и прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Наконец, упругая головка его члена раздвинула влажный, но тугой зев влагалища молодайки, и огромный живот барина плотно прижался к округлому заду Раисы. Он снова заржал, но уже победно и, ожесточенно двигая низом туловища, стал с наслаждением предаваться половому акту. Молодую прачку, видать, тоже здорово разобрало. Она сладострастно начала стонать при каждом погружении в её лоно мужского полового органа и, помогая при этом барину, двигала своим, белым как молоко, задом навстречу движениям его тела.

Любаша смотрела на эту картину, целиком захваченная происходящим. Большие глаза ее еще больше расширились, рот раскрылся, а трепетное тело непроизвольно подергивалось в такт движениям барина и Раисы. Она как бы воспринимала барина вместо подружки.

А Танька, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее, хотя ее очень смутило бесстыдство голых тел барина и девки. Она знала, что это такое, но так близко и откровенно видела половое сношение мужчины и женщины впервые.

Когда барин прилип к заду Райки, Танька от смущения отвернулась, но любопытство пересилило, и она, искоса кинув взгляд и увидев, что на нее никто не смотрит, осмелев, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав на себе полноту мужской ласки, она воспринимала все сначала спокойно, но затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему ее телу, сердце забилось, как после бега, дыхание стало прерывистым. Для всех перестало существовать время и окружающее, все, кроме совершающегося полового акта, захватившего внимание и чувства.

Вдруг барин судорожно дернулся, глаза его закатились и он со стоном выпустил из груди воздух. "Все" - вздохнул он тяжело и расслабленной походкой подошел к лавке, затем тяжело опустился на нее.

Раиса выпрямилась, блаженно потянулась и села на другую лавку.
- Любка, водки! - приказал барин.

Та, юркнув в предбанник, вынесла на подносе бутылку водки и миску с огурцами. Барин налил себе стакан, залпом выпил и захрустел огурцом. Затем он налил его снова и поманил пальцем Раису. Та подошла и тоже привычно залпом осушила его. За ней ту же порцию приняла Люба.

Иди сюда! - приказал барин Таньке, наливая ей водки.
Она взяла его и, сделав первый глоток, закашлялась, пролив почти всю жидкость.
- Ничего, - проговорил со смехом барин, - Научится!
И налил себе ещё полстакана. Девки угодливо ему подхихикивали, жуя огурцы.
- Ну-ка, Любаша, оторви барыню, - подал команду барин и хрипло запел, ударяя в ладони.

Раиса стала вторить ему, а Любка, подбоченясь одной рукой, а другую вскинув над головой, медленно пошла по кругу, виляя крепкими бедрами и притоптывая в такт босыми ногами. Постепенно темп пения стал нарастать, и вместе с тем движения девки стали быстрее. Её стройное тело с гибкой талией извивалось в непристойных движениях, с которыми она отдается мужчине. Руками она как будто обнимала воображаемого партнера, а низом живота подмахивала его члену.

Поддай! - крикнул барин, - Сиськами, сиськами еще порезвей!
И быстрее повёл песню. Любаша стала подпрыгивать на месте, поводя белыми плечами. Ее полные упругие чашки слегка отвисших грудей заколыхались из стороны в сторону, дразняще покачивая тугими горошинами розовых сосков.
- Давай жару! - барин не выдержал и сам пустился в пляс.
Темп пляски стал бешеный. Теперь плясали под один голос Райки. Хлопая то по низу, то по верху живота, Любаша, взвизгнув, вдруг схватила мужской член у самого основания и прижалась к барину, обхватив его за шею другой рукой. Член барина вдруг оказался между ее ногами, и она стала водить его головкой по влажным губам своего полового органа. Для большего простора движений и удобства, откинув одну ногу в сторону, она обхватила ею ноги барина, а он, облапив девку обеими руками за крепкий зад и прижимая ее к себе, впился страшным поцелуем ей в шею и вдруг схватив ее на руки, понес к скамейке и кинув на спину навалился на нее. Их сношение было бурным и страстным. Любаня отдавалась умело, самозабвенно. Она закинула ноги ему за спину и, ловко помахивая задом, ловила его член влагалищем до основания. В то же время она слегка раскачивала бедрами, создавая дополнительные ощущения живого тела.

Танька и Раиса снова во все глаза наблюдали картину самого откровенного сношения между мужчиной и женщиной, обычно скрываемого от постороннего взгляда, а тут с такой откровенностью происходившего перед ними. Таньке тоже захотелось потрогать член барина и ощущить его в своем лоне.

А Раиса подошла к ним сбоку и, став на колени около их ног, стала в упор рассматривать, как мужской член ныряет во влагалище. Высоко поднятые и широко расставленные в коленях ноги Наташки, положенные барину на поясницу, давали возможность полностью видеть процесс совокупления, и Раиса пользовалась этим в свое удовольствие.

Охваченная непреодолимым желанием, к ней присоединилась и Танька. Дрожа от возбуждения, она наблюдала, как смоченный скользкой жидкостью мужской член легко и свободно двигался взад и вперед в кольцах больших половых губ Любаши, которые как ртом словно бы всасывали его в себя и тут же выбрасывали обратно, а малые губы, раздвоенные венчиком, охватив верхнюю часть члена, оттягивались при его погружении и выпячивались вслед его обратному движению.

Мягкая кожица, обтягивающая член, при погружении во влагалище, складывалась гармошкой, мошонка, в которой обрисовывались крупные яйца, раскачивалась от движения мужского тела, мягко ударялась об ягодицы девки.

Танька, завороженная невиданным зрелищем, не смогла преодолеть желания пощупать член барина. В момент, когда животы совокупляющихся раздвинулись, она взялась пальцами за член мужчины, ощутив его влажность, твердость и упругость. Вместе с тем ее поразила подвижность и мягкость покрова, под которым двигалась тугая мякоть.

В тот момент, когда животы плотно прижались друг к другу, пальцы Таньки оказались втиснутыми в мокрую и горячую мякоть женского полового органа. Барин сердито зарычал и оттолкнул не в меру любопытную девку, рукой непрошенно вторгшуюся в их действия в тот момент, когда его стало разбирать перед испусканием семени. Движения их стали быстрее, толчки сильнее, по телам обоих прошли судороги и они кончили одновременно.

Барин с трудом оторвался от разгоряченного тела Любаши и, продолжая тяжело дышать, сел на лавку. Люба села рядом с барином, приникнув к его плечу разгоряченной головой. Райка успела отскочить в сторону, а Таня оказалась стоящей на коленях между ног барина. Она со страхом ждала наказания за свою дерзость, а тот не торопился с решением.

Расслабленный двумя только что совершенными актами полового сношения с горячими девками, он испытывал истому и был настроен благодушно.

Ну-ка, сюда, - велел он, - теплой воды да мыла. Раиса подбежала с ушатом, теплой водой и куском душистого мыла.

Помой, красавица, моего страдальца. Видишь, он совсем взмок, трудясь - тяжело осклабясь в улыбке сказал он Таньке и свободной рукой взявшись за член, шутя ткнул его головкой по носу растерявшейся девки. Все рассмеялись, а Танька испуганно заморгала глазами. Барин сунул ей мыло в руки, а Раиса из ушата полила на мужской член. Танька стала осторожно его мыть.
- Смелей, смелей, - подбадривал её барин, широко раздвинув ноги. Таня отложила мыло и двумя руками стала смывать мыльную пену под струей воды, поливаемой Раисой. Член барина скользил и бился как живой, а головка его члена величиной с детский кулак розоватой кожицей ткнулась прямо в губы девки. Танька отшатнулась, но барин снова притянул к себе голову Таньки.

Затем он приказал ей:
- Поцелуй, да покрепче! - и прижал её губы к упругой головке своего члена. Танька покорно чмокнулась губами, а барин повторил это движение несколько раз.

А теперь - соси! - подал он команду, снова придвинув лицо Фроськи к своему животу.

Как соси? - растерянно и непонимающе залепетала она и с испугом посмотрела в лицо барина.
- Любка, покажи! - ткнул плечом барин девку, и та, наклонившись и оттолкнув Таньку, сунула в свой широко открытый рот головку члена барина и, сомкнув по окружности губы, сделала несколько сосательных движений челюстью и языком.

Танька в нерешительности взялась рукой за член и тоже открытым ртом поглотила его головку и шейку, и стала сосать. Головка была мягкой и упругой, а ниже её ощущалась языком и губами отвердевшее как кость тело, и чувствовалось, что оно живое и трепетное.

Странное дело, Танька опять почувствовала возбуждение и быстрее задвигала языком по мужскому члену.

Довольно! - сказал барин, не желая доводить дело до извержения семени. Он отстранил девку.
- Сейчас сделаем смотрины девке Таньке! - сказал он и поднялся с лавки, - Райка, показывай товар!

Раиса взяла Таньку и поставила перед барином. Он стал лапать её за груди, живот, бедра. А Любаша говорила:
- Вот Вам сиськи, вот живот, а под ним писец живет! - показывая пальцем на называемые части тела.

Барин провел рукой по животу девки и запустил ей пальцы между ног.
- Да-а, писец здесь ничего, поглядеть бы на него, - певуче подхватил он, продолжая перебирать пальцами женский половой орган.

Таньке, только что испытавшей половое возбуждение, прикосновение барина было приятным и щекотливым. Она невольно отдалась его ласкам и раздвинула ноги. Но барин отошел, показывая жестом на лавку. Любаша подвела Таньку к лавке и принудила её лечь, говоря:
- Показать себя мы рады, нет у нас для Вас преграды!

Раиса и Любаша стали с одной, и с другой стороны и, взявшись одна за левую, другая за правую ноги, запели:
- Вот заветный зверь писец, кто поймает, молодец! - они разом подняли ее ее ноги и раздвинули их в стороны. Перед взором появилось открытое место, всегда скрываемое от чужих глаз, да еще мужских. Охнув, Танька одной рукой прикрыла свой срам, а другой - глаза и задергала ногами, стараясь их вырвать, но девки держали крепко, и ей пришлось оставить свои попытки. Видимо, все это было предусмотрено ритуалом, так как барин, отведя от низа живота сопротивляющуюся руку девушки, затянул:
- Ты не прячь свою красу, я ей друга принесу! - Райка и Любашка потащили туловище Таньки вдоль лавки, придвинув ее зад к краю у которого стоял барин. Тот опустился на колени и его член оказался на одном уровне с половым органом девушки.

Эй, дружочек, молодец, сунь красавице конец, - запели девки, а барин не спеша раздвинул половые губы танькиного органа и стал водить головкой члена по всем его частям от низа до верха и обратно. Таньке уже не было стыдно своей наготы, а напротив, возникло желание ощутить мужской член в своей утробе. Она задвигала низом своего живота и зада, ловя головку елды барина влагалищем, ставшим от охватившего Таньку нетерпения влажным.

Наконец сам барин не выдержал этой сладострастной пытки и утопил залупу своего мясистого органа в устье влагалища, а затем с силой вогнал его в туго раздавшуюся девственную глубину. Острая мгновенная боль вдруг пронзила девку, заставив её невольно вскрикнуть, а затем необъяснимое блаженство разлилось по телу, и она потеряла чувство восприятия времени...

Позже мне стало известно, что отец мой отказался упомянуть меня в своём завещании, которое составило что-то около восьмидесяти тысяч рублей, не считая недвижимости. Кажется, я догадываюсь, в чём здесь дело.
Иногда я думаю, а уж не устроил ли он мне тогда проверку, чтобы узнать, как я к этому отнесусь. Увы, проверки этой я тогда не выдержал, к своему великому сожалению...

Хорошая горячая банька

Хорошая горячая банька

Рецензии

Хорошая горячая банька

Знакомство с этой интересной семейной парой я поведал в рассказе «На берегу водохранилища». В прошедшие выходные я с женой был приглашен к нашим старым знакомым на дачу. В пятницу я работал в ночь, поэтому оба выходных дня были мои полностью. Настеньку в пятницу вечером моя Аленка оставила у бабушки и, черкнув мне смс, чтобы я не спал после смены, а ехал сразу на дачу, укатила с Александром на фазенду к родителям Иринки.

К десяти вечера ко мне на работу заявился сменщик в расстроенных чувствах и сообщил, что у него дома «война» по поводу забытого им юбилея свадьбы и т.д. Я оставил его дежурить за себя, а сам поехал следом за женой. Приехал я на дачу часам к одиннадцати, в доме застал Иринку, укладывающую спать хорошо принявшего на грудь Александра.

Иринка попросила меня взять в погребе на улице квас и принести в баню моей Аленке, где ее парит отчим, а она подойдет следом. Дядя Федор, отчим Иринки, большой любитель бани, точнее просто ею болеет, в молодости он даже где-то работал в банном комплексе. Он несколько раз уже парил наших девок с матерью Иринки в бане с массажем и пенным мытьем. От восторга моя женушка была просто на десятом небе. Сам он в свои пятьдесят с небольшим был высок и подтянут, немного худощав, но жилист, сказывалось спортивное прошлое.

Подойдя в темноте к бане, я невольно заглянул в окно предбанника, но там никого не было. Я вошел в предбанник, повернулся влево к вешался и замер. Дальше слева открылась в мою сторону дверь мойки и я остался стоять в тени за дверью. В предбанник вошла Иринкина мать, прошла к столу у противоположной стены и налила себе квас.

Я просто млел как завороженный. Как все-таки похожи дочки на своих матерей. Тетя Наташа стояла, повернувшись ко мне своей шикарной белой попой, а я не мог отвести от нее взгляд. Грудь тоже была белоснежная, но в отличие от Иринки соски были не такие крупные и нежного розового цвета. Раньше я не видел ее без одежды, точнее не видел так открыто и доступно, я видел ее мельком, когда кто-то заходил или выходил из мойки. Пока я разглядывал прелести взрослого женского тела, в предбанник вошла Иринка и в недоумении уставилась на меня и свою мать.

Только тут меня заметила тетя Наташа и накинула второпях на себя халат. Затем все дружно прыснули смехом. Я стал потихоньку раздеваться, Иринка забрав какие-то вещи, сообщила, что пошла спать и что она постелила нам с Аленкой на втором этаже. Тетя Наташа, заглянув в парную, что-то сказала мужу и, откланявшись с улыбкой, проследовала в дом. Я подкинул в печку дров и под их треск стал прислушиваться к звукам в парной, приоткрыв дверь в моечную. Хлопки веником скоро закончились, и в мойке заплескалась вода. Федор Иванович поливал Аленку прохладной водой.

Я подождал немного, но никто не вышел. Я заглянул в мойку в приоткрытую дверь и увидел мою красавицу, лежащую голышом кверху попкой на лавке. Сбоку ко мне спиной стоял наш банщик, обернутый как обычно на талии в полотенце и втирал в распаренное тело Аленки какие-то масла. Только сейчас я осознал, что о моем присутствии в бане жена и дядя Федор еще не знают. В течение пяти минут ничего интересного не произошло, и я уже собирался войти внутрь и погреться, как моя женушка перевернулась на спину. Процесс натирания ее грудей был более интересен. Массаж спины, ягодиц и ног не прошел даром и по манере кошачьих движений было заметно Аленкино возбуждение. Тело Аленки слегка содрогалось и медленно извивалось под крепкими умелыми руками.
Хорошая горячая банька
Далее эти руки спустились ниже на живот, плавно по бедрам к стопам, затем снова поползли вверх. Аленка сама уже мяла свои груди и просто отдавалась накатившей на нее страсти. Когда руки Федора Ивановича достигли коленей любимой она самопроизвольно опустила ноги по обе стороны лавки. Мужские руки доводили Аленку до исступления поглаживая внутреннюю часть бедра, слегка касаясь побритой киски.

Она приподнимала свой таз, отрывая от лавки свою попку и пыталась приблизить эти нежные и крепкие пальцы к своей киске, но дядя Федор не позволял ей это сделать. Мне было видно как сильно набухли половые губки моей любимой и как сильно они блестели истекая соками, клитор набух и, оголившись, просто торчал кверху. Аленка что-то нечленораздельно бормотала. Мой член стоял колом, и я достав его, потихоньку массировал. В это время Федор Иванович перевернул Аленку на живот, сведя снова ее ноги вместе. Аленка лежала с закрытыми глазами и ласкала себя сама, просунув руки между ног. Ее тело все тряслось, мужские руки снова легли на ее ягодицы и стали умело растягивать половинки в стороны.

Затем дядя Федор перешагнул, через лавку и слегка присел на икры супруги, при этом он уже не мял ягодицы, а просто их тряс ладошками с двух сторон. Темп нарастал. Полотенце сползло вниз и повисло на лодыжках моей красавицы за спиной дяди Федора. Моему взору представился полувозбужденный член, который напоминал коромысло и исчезал между ног Аленыча недалеко от ее коленок. Федор Иванович привстал и продвинулся ближе к попке моей женушки, отпустил ягодицы и вставил пальцы левой руки в обе ее жаждущие дырочки, а правой рукой стал массировать свой набухающий член. Аленку стал накрывать сильнейший оргазм, со стороны это было похоже на приступ эпилепсии. Член Федора Ивановича принял полную боевую готовность и устремился на смену пальцам. У меня помутнело в глазах и я кончил сам несколькими длинными струями.

Придя в себя, я увидел уже как дядя Федя изливает свою сперму на спину и попку моей красотки. Аленка уже лежала без чувств, опустив обе руки на пол. Я отошел к двери в предбанник и, хлопнув ею, прошел неспешна к двери мойки, а затем заглянул внутрь. Меня невозмутимо спокойно поприветствовал банщик, одетый в свое полотенце и сообщил, что он закончил массаж моей красавицы и ждет меня в парной. Аленка только смогла приподнять голову и чмокнуть в мою сторону, пока дядя Федор поливал ее на лавке теплой водой. Скоро в предбанник вошла моя ненаглядная и, чмокнув меня, сообщила, что сегодняшний сеанс массажа свел ее с ума.

Я с ней согласился, и подтвердил, что то, что я видел действительно было неплохо. На что получил улыбку и шлепок по заднице: «ты подглядывал негодный мальчишка»? Я отказался париться и пошел просто потаить на полке, Федор Иванович с моей любимой остались попивать квас. Когда я вышел из парной, чтобы ополоснуться, то застал за мытьем женской киски нашу сбежавшую Иринку:«Привет еще раз». Иринка только пробубнила тихо в ответ, из чего я смог только разобрать, что у мужиков дурная натура мучить жен сексом в пьяном виде, когда кончить сами уже не могут. Ополоснувшись прохладной водой.

Я облил еще ворчунью и выскочил в предбанник. Моя ненаглядная лежала на спине и мурлыкала накрывшись полотенцем на тахте, а банщик нежно массировал ей пальчики на ногах и какие-то точки на ступнях. Все дружно выпили наконец-то самогонки и дядя Федор покинул нас. После пятой рюмки Иринка повеселела, скинула с себя футболку и потянула Аленку в мойку, якобы по женским секретам. Я остался наблюдать за ними в приоткрытую дверь мойки, где две нимфы обливались водой и о чем-то заговорщицки шептались.
Вскоре Иринка вернулась и мокрая с игривой улыбкой уселась ко мне на колени. Я немного откинулся назад и ее обалденные груди просто придавили меня. Эта бестия впилась в меня страстным поцелуем и не отпускала. Я почувствовал как мой член попал в крепкий плен ротика моей Аленки и, встрепенувшись тут же был направлен в Иринину киску. Через перегородку я чувствовал как в Иринкиной попке орудуют пальчики моей женушки. Иринка скакала на мне с таким остервенением и ненасытностью как будто это был последний секс в ее жизни.

Затем замерла на несколько секунд в верхней точке, пульсировал только низ ее живота и сама киска, с глубоким выдохом опустилась на член и обмякла. Моя Аленка освободила меня из приятного плена и заняла ее место, однако скоро повернулась ко мне спиной и направила мой член в свою классную попочку. Я еле сдерживался, чтобы не излиться в жену раньше ее сладких судорог. Вскоре Аленка забилась в экстазе и сползла с моего члена на пол. Меня потянула за руку на себя лежащая на спине с высоко задранными ногами и поглаживающая свою мокрую киску Иринка.

От меня только оставалось выбрать дырочку, что я и сделал с превеликим удовольствием в пользу попки и почти сразу кончил, да так, что все поплыло перед глазами. Еще немного посидев и допив самогонку, мы дружно и весело ополоснулись и отправились спать.

Так вот, поздняя осень, низкие и тяжёлые облака плывут медленно и надрывно. Моросит мелкий неприятный дождь, дует холодный ветер. Дача в деревне, сложенная из сосновых брёвен, большая кирпичная печь, побелённая и дымная. На улице такая мерзкая погода, что и носу не хочется показывать за дверь. В 70 метрах от дома, через тропинку, бежит неширокая речка, вся в ивах, мутная и страшная. Шириной всего в 3 метра, неспокойная. А если присмотреться в воду, можно увидеть тёмно-зелёные водоросли, распустившие свои волосы по течению. А рядом малиновые кусты, одинокие и колючие. Где-то далеко гудит последняя электричка, и уже нет способа вырваться отсюда в город, машин тут нет. От станции до дачи пешком два километра, но в такую погоду лучше и не пытаться. Грязь, слякоть, и тоска.
Смотрю я в окошко, заплёванное дождём, и не знаю, что делать. Из окна не виден весь огород, но я знаю, что напротив кустов облепихи, в углу, рядом с поленницей, стоит банька, чёрная, покосившаяся от времени. Шифер на крыше побит местами, а кое-где куски рубероида шлёпают по доскам, словно грубые мухобойки.
Я решил растопить баню, только ищу, где висит ключ от неё. Вон он, висит рядом с ветровкой, на вешалке. Ключ есть, теперь нужно найти кочергу и топор, на случай, если придётся рубить поленца. Одеваюсь, запахиваю воротник, и в сапогах выхожу в печальное утро. Какие низкие тучи! Рукой можно достать. Мурашки по коже бегут, как-то не по себе. Нужно постоять, привыкнуть к холодному ветру, спрятать руки в карманы, пока не обветрились.
Постоял, поёжился, огляделся. Вон поленница, к счастью закрытая плёнкой – значит дрова сухие. Слава богу! Иду к бане, открываю двери. Ключ скрипит в замке, не хочет пускать меня внутрь. Дверь открыта, захожу в предбанник, холодный и нежилой. Газеты старые лежат, тряпки какие-то, ведро и ковшик у стены. Лавка пустая. У стены, прислонившись, стоит зеркало, в тёмных старческих, пигментных пятнах.
Глянул в зеркало, а на меня из зеркала смотрит рыжий пацан, в ветровке, с топором в руке. Ах ты, чёрт, зачем же я топор-то из рук ещё не выпустил? Забыл совсем про него, в нём уже нету надобности, дрова порублены отлично, это я заметил, проходя мимо поленницы. Открываю толстую дверь в парную. Паутина на крохотном окошке. Полумрак в парилке, и печь в углу, чугунная, со следами оплывшей сварки.
Ну что же! Пожалуй, начну хозяйничать. Двери настежь! Пусть ветер продует воздух в бане, нагонит свежести и прохлады. А ведь что ни говори, а осенний ветер очень бодрит. Ну, вот и пусть он бодрит. А мне, между тем, необходимо проверить вытяжку,принести колышек, нащипать лучины, и натаскать воды в бак. Если кто не знает, то бак приварен к печи, он над каменкой прямо. Заглядываю в бак, на дне вижу немного воды. В полумраке вода кажется ржавой, и я открываю кран, что бы выпустить её. Шлёпающим звуком вода вытекает и падает на доски пола. Провожаю взглядом ручеёк.
Так, что у нас в печке? Открываю задвижку, и с облегчением вижу, что пепла нет. Ну да, я же сам чистил в прошлый раз, забыл уже. Взял газету, что бы зажечь маленький факел для проверки вытяжки, и выяснилось, что спички я дома забыл. Ну ладно, пойду домой, заодно прихвачу ножик для лучины.
Газета загорается неохотно, мерцая, освещает нутро печки. Дым, погуляв, начинает тянуться вертикально вверх, в трубу. Есть, тяга есть. Открываю задвижку полностью. Отлично, теперь нащипать лучины, и аккуратно уложить в печке крест накрест. Сверху сложить пять или шесть колышков, и поджечь всё это. Ах, как славно загорелось!
Ну всё, самое важное сделано, печь разгорается. Теперь воды надо натаскать в бак. Входит в бак сорок вёдер, но я натаскаю вёдер двадцать, не больше. Мне хватит одному. Теперь вопрос, откуда воду брать? Из водопровода, при помощи шланга, можно в пять минут бак набрать. Я уже было двинулся в сторону крана, в огороде, но передумал. Из речки! Возьму воду из реки! Буду париться настоящим, диким паром.
Ох, нелегко с двумя вёдрами бегать по скользкой пожухлой траве, ноги скользят, вода выплёскивается. А даже хорошо, что я решил воду из речки брать, аж вспотел, таскаючи вёдра. Разогрелся, руки раззудились, плечи заработали, спина напряглась. Вот она, радость физической работы! Когда слышишь и чувствуешь, как мышцы оживают, напрягаются и расслабляются, радость жизни охватывает всю душу.
Вот и вода натаскана, ветровка брошена в предбаннике, а в печке потрескивают колышки. Теперь не зевай, знай подкладывай. Как только печь загудит, необходимо поддерживать постоянный огонь, пока вода в бачке не закипит. А на это уходит часа четыре, не меньше. За это время нужно вернуться домой, слазить на чердак, и выбрать два берёзовых веника, покрепче. Веники нужны такие, что бы листочки не отпали, при первом ударе, а держались всю парилку, как приклеенные. Пожалуй, эти два подойдут.
Теперь баню вымыть, пока печь топится. А уже жарко в бане, и свитер надо снять, а то, как бы не простыть, выходя на улицу, с пылу, с жару. Воду плеснуть на пол, вымыть пол, потом полог не забыть. А окошечко мыть не буду, пускай мутным будет. Когда баня будет готова, вечером, тусклый свет маленькой лампочки под потолком будет отражаться в окошке, как в зеркале.
Ага, вот, кажется, и вода в котле закипела! А на душе-то как радостно, и не описать! Предвкушение секса лучше самого секса, говорят некоторые неврастеники. К бане это не относится, к счастью. Наконец, баня чисто вымыта, полог блестит, печь трещит и вода кипит. Кто сказал, что в России тоскливая осень? Она для тех тоскливая, кто про баню не слышал. А для тех, кто слышал – осень золотая. Даже когда дождливая и пасмурная.
Теперь бежать домой, ставить полный чайник воды на плиту. Плита-то, тоже на печи расположена, это не газовая плита, а настоящая, из чугунных кругов, горячая от печи. В доме печь в пять раз больше, чем в бане, а жару от неё не много, только что бы в доме тепло было, и что бы готовить на плите. А что ещё нужно? Стало быть, чайник поставлен, а в воду брошены листья облепихи, крыжовника, малины, одним словом, всей зелени, которая ещё есть в огороде. Ну и конечно, полпачки индийского чая. Для вкуса. Но чайник надо хитро расположить на плите, что бы раньше времени не закипел, а, закипая, не выкипел. Тут тоже есть способ, нужно рассекатель на чугун положить – тогда и не выкипит. Теперь назад, в баню.
Отлично, вода кипит вовсю, больше нельзя подкладывать в печь, и дверь надо распахнуть пошире. Сейчас самый важный момент всей процедуры, нельзя допустить, что бы угарный газ, даже в малых количествах, проник в парилку из печи. Значит, двери на распашку! Как душу на распашку, так и дверь ногой открыть, да так, что бы все петли ахнули. А сейчас дать дровам прогореть до конца, не мешать. Пепел сам осядет, равновесие наступит, а вот тогда предпоследний штрих.
Сперва зайду в парилку, и буду смотреть, как угли прогорают. Больше всего на свете люблю сидеть на корточках перед приоткрытой печкой, и смотреть, как тлеют угли. Я могу часами сидеть, не шелохнувшись, смотреть на мерцающий свет, и ни о чём не думать. Сижу перед печкой, и не думаю ни о чём. Мне 17 лет, и я ещё не знаю, что у меня впереди. И даже я не подозреваю, что эта баня – моя последняя. Да и осень эта тоже последняя, в России последняя. Но я ещё ничего не знаю, и сижу, как собачонка, вдыхаю запах печи и осени.
Ну вот, прогорели угли. Теперь не зевай! Бегу за совком железным, и выгребаю весь пепел, с ещё кое-где тлеющими угольками. Весь пепел выгребаю дочиста, и складываю в специальное ведёрко. Когда я удостовериваюсь, что печь чиста от углей, и более нечему тлеть, только тогда я прикрываю дверцу печи. Ах, как славно кипит вода в бачке! Печь гудит от жара, и близко я не могу уже стоять, и пот льёт с лица. Выхожу из парилки, а дверь затворяю за собой на полотенце. Буду ждать, как минимум четыре часа, пока баня выстоится, прокалится сама, и, не знаю, что в ней должно произойти, пока баня станет баней. Всё, больше мне тут делать нечего до вечера.
Странно, я и не заметил, как прошло противное унылое утро, и уже день на дворе. Правда, день ничем не отличается от утра, такой же моросящий дождь и порывы ветра. Оглядываясь, смотрю через плечо на баню. Какая она бедная. Вот, у некоторых бани - как признак благополучия, а у меня…Сложена из сосновых шпал, конечно, не смолёных. Сосновые шпалы, только что напиленные - белые, как снег. Раньше банька и была белая, а со временем почернела. Прямо, как человек. Тут я стихи Игоря Губермана вспоминаю:
Я в отрыве от общества не был,
И в итоге прожитого века,
Нету места в душе моей, где бы,
Не ступала нога человека.
Точнее и не скажешь. Всегда завидовал тем, кто может стихи писать.
Ждать, пока баня дойдёт – самое трудное. Нужно найти себе занятие. Чем можно заняться в доме? Пока нечем. Иду к реке, и стою на скользком берегу, наблюдая течение воды. На воду тоже можно долго смотреть, до рези в глазах. Я, наверное, один во всём дачном кооперативе. Оказался в такое время на даче, да ещё один. Стою над водой, а волосы намокли от дождя, и капли падают с ресниц. Довольно, пойду в дом.
Осталось ждать баню ещё пару часов. Сейчас надо выпить чаю, побольше. В парилке, за один раз, можно потерять до четырёх – пяти килограммов живого веса, с потом. Стало быть, необходимо позаботиться о достаточном количестве жидкости в теле. Люблю такой вот, непонятно какой, чай. Зелёный, свежий, горячий. Выпиваю три кружки чая. Теперь откинуться назад, и закрыть глаза. Отдохнуть, собраться с мыслями. Я всегда в баню иду, как на торжественный вечер, собравшись с мыслями. Хорош сидеть! Надо приготовить чистое бельё, застелить постель свежими хрустящими простынями, и подбросить в печку пару поленьев, что бы тепла хватило на всю ночь.
Между тем уже стемнело. Как быстро пролетел день! Сколько дней так пролетает? К сожалению, много. Очень много. Но этот день не из числа просто так пролетевших. В этот день будет парилка, вернее в этот вечер. Всё уже готово, и бельё, и полотенца, и простынь. Полный чайник свежего чая опять на плите, ждёт меня, когда я, совершенно обессиленный, вернусь через два часа из бани. Ну всё, пошёл я.
Захожу в предбанник, скидываю одежду, и стою перед зеркалом совершенно голый. Всё тело в мурашках. Какой я смешной, когда без одежды! Многие люди очень смешные, когда голые. Ничего не скрыть, ничего не спрятать. Стою, ёжусь от холода, тру свои плечи, пытаясь согреться, не решаюсь шагнуть вовнутрь. Однако берусь за ручку, и с силой распахиваю дверь в парилку. Ах!
Даже не рассчитывал на то, что так баня выстоится. Великолепно, не припомню, когда в последний раз, вот так вот баня получалась. Дверь затворяю на полотенце. На это есть причина: когда поддаёшь на каменку, от пара может вышибить дверь, что бы этого не произошло, закрываю на полотенце. Под потолком тускло светит маленькая лампа в тяжёлом футляре, из литого толстого стекла. В первую очередь нужно взять ковш и обдать таз кипятком. Готово, теперь беру оба веника, и запариваю их кипящей водой из бака, в том же тазу. Осторожно беру кочергу, за деревянную ручку, и приоткрываю каменку. Большие валуны, прокаленные и щёлкающие, ждут своего часа.
Некоторые надевают варежки в баню, что бы не обжечь руки. Я никогда так не делал. Я хочу чувствовать жар всем телом, и руками, в том числе. Подхватываю ковшик, и набираю немного воды из кипящего котла. Плескаю на каменку совсем чуть-чуть. Камни протяжно стонут, тихонько-тихонько.
Кожа светится, пот начинает выделяться каплями, капли становятся больше, и, не выдержав своего веса, катятся вниз по животу, рукам, плечам, спине, ногам. Какое ощущение интересное, как будто, с каплями душа вытекает из тела, и тело становится легче. Теперь ждать. Ждать, пока не откроются все поры, пока тело не начнёт дышать всей кожей. Ещё минутку стою. Всё, теперь! Нельзя больше медлить, время!
Набираю полковша из бака, и плескаю на камни. С диким свистом, надорванно, пар вырывается из печи, и бьёт в дверь. Ха, меня на это не возьмёшь! Полотенце в двери не зря заложено, дверь не открыть. И пар весь будет мой, без остатка.
Ой, хорошо! Пошло дело, пот льётся ручьями, без задержки, тело тает. Ещё ковш, и сразу ещё. Ещё один. Так. Не могу вдохнуть в себя раскалённый воздух. Осторожно пытаюсь втягивать в себя жар, но горят ноздри. Руки жжёт до боли. Отлично, вот оно, то, ради чего я весь день колдовал перед печкой. Привыкнуть, немного постоять, провести рукой по воздуху, убедиться, что коже не грозит ожог. Самое то! Теперь берусь за веник, и медленно, сотрясая на пол капли с листьев, машу им в воздухе, давая венику высохнуть на пару. Жарко, чёрт побери, как жарко!
А сейчас началось. Аккуратно провожу веником по ногам, похлопываю живот и грудь, руки, и спускаюсь к ногам. Тело ноет от истомы, пот льёт беспрерывно. Начинаю легонько стегать себя веником, но не в полсилы даже, а в четверть.
Хорошо, тело открылось, теперь на воздух бежать, дать отдых короткий себе. Кидаю веник в тазик, распахиваю дверь, и падаю на лавку в предбаннике, прямо на простынь. Сводит скулы от блаженства! Ага, вдруг тело пронзило миллионом иголок. Вот она, встреча жара и холода. На улице немногим больше нуля градусов, а мне ничуть не холодно, только гудит тело, гудит, как печь. Смотрю на живот, на ноги, на руки. На равномерном красном цвете горячей кожи начинают проступать белые пятна. Верный признак того, что кожа остывает, и пора обратно, в горячую парилку.
Влетаю, хлопая дверью. Спазм. Не могу вдохнуть раскалённый воздух сразу после предбанника. Стою две секунды, и вдруг оттаиваю. Вздыхаю как-то тихо, и опускается грудь, расслабляются руки, мышцы спины отпускают хватку. Наклоняюсь к самому полу, и чувствую, как растягиваются связки, как приятно заныли под коленом растянутые сухожилия.
Всё, пора за работу. Наливаю один за другим три полных ковша, и плескаю в камни. Сильный удар пара выбил из меня целую реку пота, светлого, как слеза. Вся грязь, чёрный пот, вышел ещё в первый раз. Теперь осталась чистая вода, которая, выходя, вычищает меня изнутри. Душу вычищает, как тело. Хватаю веник, и начинаю хлестать себя в полсилы по ногам и спине. По спине, и по шее. Теперь руки и живот. Вот это жар! Вдруг вижу, как из сосновой шпалы, на уровне моего лица, выступает светлая слезящаяся капля смолы. Вытапливается прямо на моих глазах. Жаль мне того, кто не видел, как плачет сосна в бане! От души жалко.
И вот, баня наполняется ароматом леса, хвойного леса. Вдохнуть ещё три раза, и бросив веник в таз – вылететь к чёртовой матери из парилки! Второй перерыв. Падаю на лавку, уже зная, что в третий заход – самый главный – себя не пощажу. Открываю дверь на улицу, моргаю посветлевшими глазами, вижу, как от меня поднимается пар. А сам уже предвкушаю третий, самый главный заход после которого, я уже вовсе лишусь сил и веса.
С силой вдохнув воздух, вхожу в третий раз в парилку. Не жду более ничего, не привыкаю к жару, напротив. Как был, с иголками в теле, швыряю полный ковш в камни. Вот он, пар. Настоящий пар выстоявшейся бани, вот он, аромат сосновых слёз. Более ничего не опасаясь, начинаю поддавать жару, зная, что этот заход – последний, и уже нельзя сомневаться и медлить. Поддаю до того, что уши жжёт огнём, и не могу водить руками по горячему воздуху. Плюю на боль, беру веник, второй, который лежал в тазу и распаривался, и уже не жалея себя, начинаю стегать, что есть мочи. Так, сильнее.
Нестерпимый жар, хочется выскочить, но я продолжаю стегать себя изо всех сил. Всё тело, от спины, через ноги, по животу и груди. На лету перехватываю веник другой рукой, и обхожу всё тело с другой стороны. Я уже знаю, что сделаю в третий раз, когда выйду. И поэтому не жалею сил, и себя. Ещё ковш, и ещё один. Теперь уже, в полном исступлении, луплю себя остатками сил, а руки уже не держат веника. Проблеском воли, заставляю себя нанести ещё три или четыре удара по груди, бросаю веник прямо на пол, и уже ни о чём не заботясь, пинком открываю дверь и вываливаюсь наружу.
Всё, вот и всё, теперь нет ни сил, ни желаний, кроме одного. Не глядя на простынь, голый и раскалённый, шагаю из освещённого предбанника прямо в звёздную ночь. Перестал дождь, небо просветлело, и луна повисла над баней, и быстрые облака под ней проносятся. Не раздумывая о том, что меня может кто-нибудь увидеть, бегу по мокрой траве прямо на берег, и с замершим от нахлынувшего спазма, дыханием, бросаюсь в чёрную бездну реки.
А-а-а-а-а-а! Дух захватило от соединения с ледяной водой! Кровь застыла на мгновение, и я умер. А через полсекунды удар! Я ожил внезапно! Вынырнул прямо в луну, хватая ртом воздух, расшвыривая руками воду, крича во всё горло! Вот она, невесомость, вот как душа покидает тело! Эйфория, ранее не испытанная, захлестнула всё моё существо, я больше не думал ни о чём, а только окунался в воду, в страшную бездну, и выныривал опять.
Выдохнул весь воздух, и нырнул ко дну. Открыл глаза под водой, и не увидел ничего, кроме мрака. Ах, как хорошо! Нет сил передать, что я чувствую. Так чувствует себя эмбрион, темнота и блаженство его обнимают со всех сторон. Выныриваю. Оказалось, меня порядочно отнесло течением, поэтому я плыву к берегу, ступаю на мель, и вылажу в топкий песок чужого пляжка. Всё, бегу голый в ночи, в сторону дачи, влетаю в баню, выпускаю весь жар из парилки, и окатываю себя берёзовой водой от запаренных веников, из таза.
Выхожу в предбанник, докрасна растираюсь свежим махровым полотенцем, и со звенящим телом, иду в дом, в тёплый дом. Сажусь за стол, наливаю себе в кружку горячего чаю, и пью медленно, наслаждаясь жизнью. Смотрю в чёрное окно, и пью, пью, пью.
После четырёх стаканов чая, встаю, и, совершенно обессиленный, иду к постели, распахиваю одеяло, и падаю на хрустящее холодное постельное бельё. Моё тело пронзает слабая струя энергии от простыни, и я кутаюсь в одеяло. Совсем без сил и желаний, абсолютно счастливый и здоровый, закрываю глаза и засыпаю в тёплом доме с печкой. И мне снится, что я летаю.
Вот так. Это мои последние воспоминания о бане, о России. Последние светлые. А вы говорите, сауна. Какая к чёрту сауна? Нету никаких саун в мире, ничего нету, только осенняя ночь, и остывающая баня. Всё.