Жена Александра Невзорова: «У нас началось, когда я ещё училась в школе. Интервью Невзорова. Без комментариев Вы боитесь бедности

Как говорится, СРОЧНО В НОМЕР!

Т.В. Катанаева

Размещаю пост, подготовленный нашими специалистами Федоровой Ольгой Сергеевной и Катанаевой Татьяной Викторовной , посвященный маленькой и тихой (пока еще) революции в поимущественном налогообложении организаций, которая была произведена ГосДумой на прошлой неделе.

18 сентября 2019 года ГосДумой Федерального Собрания РФ в третьем чтении был принят законопроект № 720839-7 «О внесении изменений в части первую и вторую НК РФ» (в части реализации отдельных положений основныхнаправлений налоговой политики) . В настоящее время закон находится в Свете Федерации Федерального Собрания.

В этомзаконопроекте после его второго чтения обнаружилось очень удивительное и неожиданное нововведение по «кадастровому» налогу на имущество для организаций. Причем, учитывая срок два дня от второго до третьего чтения законопроекта, налогоплательщики даже «ойкнуть» не успели, как он оказался на одобрении в Совете Федерации.

Во-первых , уточнено определение понятия «объект налогообложения по налогу на имущество организаций» (п. 1 ст. 374 НК РФ).

Так, из новой редакции НК РФ прямо следует , что в целях исчисления налога на имущество с кадастровой стоимости обязанность по уплате не определяется фактом принятия к учету имущества именно в качестве основного средства.

На наш взгляд, и действующие нормы статьи 374 НК РФ не позволяли уйти от налогообложения «кадастровым» налогом на том лишь основании, что объект к учету в составе основных средств не принимался, а поставлен на баланс как товар. Аналогичной позиции придерживались налоговые органы на местах. Вместе с тем на протяжении

Длительного времени Минфин РФ разъяснял, что учет на балансе имущества в качестве основного средства является обязательным условием и для целей взимания «кадастрового» налога (например, письма от 26.06.2017 № 03-05-05-01/41189 , от 30.06.2017 № 03-05-05-01/41582).

Во-вторых, и это главное, глобально меняется подход к налогообложению имущества по кадастровой стоимости.

Из поправок в статью 378.2 НК РФ (изменен подпункт 4 п. 1 ст. 378.2 НК РФ, дополнен подпунктом 2.2 пункт 12 ст. 378.2 НК РФ) следует, что с 1 января 2020 года вне зависимости от факта упоминания недвижимого имущества в соответствующем региональном Перечне, если кадастровая стоимость имущества установлена, то подлежит уплате «кадастровый» налог на имущество организаций.

Дело в том, что в новой редакции объект кадастрового налогообложения «жилые дома и жилые помещения, не учитываемые на балансе в качестве объектов основных средств…» заменен на «иные объекты недвижимого имущества, признаваемые объектами налогообложения в соответствии с главой 32 НК РФ».

В свою очередь глава 32 НК РФ, а именно - п. 1 ст. 401 - фактически содержит открытый перечень налогооблагаемых объектов, поскольку оканчивается всеобъемлющей фразой «иные здания, строения, сооружения, помещения» . Более того, эта же норма включает в объект налогообложения объекты незавершенного строительства. То есть получается, что если незавершенное строительство поставлено на кадастровый учет, то оно облагается с 2020 года «кадастровым» налогом на имущество организаций.

При этом остается неясным: коммерческая торгово-офисная недвижимость, облагаемая сейчас только по Перечню (подп. 1-3 п. 1 ст. 378.2 НК РФ), остается в прежнем налоговом режиме или тоже «распадается» для кадастрового налогообложения на две категории – «Объекты по Перечню» и «Иные объекты» (проект Перечня Свердловской области на 2020 года - )?

публицист

23 декабря 1987 года вышла в эфир и просуществовала шесть лет информационная программа Ленинградского телевидения «600 секунд», шеф-редактором и ведущим которой стал Александр Невзоров. Передача стала культовой и вошла в Книгу рекордов Гиннеса как самый рейтинговый телепроект.

Как репортер и как солдат был участником войн в Югославии, Приднестровье, Карабахе, Прибалтике, Ираке и Чечне, одним из первых, вместе с генералом Рохлиным вошел в Грозный.

О чеченской войне Невзоровым сняты документальный фильм «Ад» (1995) и художественная лента «Чистилище» (1997).

Невзоров был одним из организаторов ГКЧП в 1991 году, штурмовал Останкино, в 1993 году защищал Белый Дом. Участвовал в известных событиях в Вецмилгрависе, в разгроме и сожжении первых прибалтийских таможен, в штурме здания МВД Латвии; укрывал на территории России беглых Рижских и Вильнюсских омоновцев. Создал серию репортажей «Наши» о советских и российских солдатах в горячих точках (Вильнюс, Приднестровье, Нагорный Карабах и др.).

Был дважды ранен, один раз контужен.

Трижды становился добровольным заложником террористов в обмен на освобождение людей. Кавалер орденов «За личное мужество», медалей «Защитнику Приднестровья», «За укрепление боевого содружества», «Участнику боевых действий в Чечне», казачьего креста «За оборону Приднестровья» и пр.

Четырежды (с 1993 года) избирался в Государственную Думу как независимый депутат, работал в Комитете по конституционному законодательству и государственному строительству (в связи с отменой выборов по одномандатным округам не стал участвовать в выборах 2007 года, отказавшись примкнуть к какой-либо партии).

В 1994-1998 года был консультантом-аналитиком Б. Березовского, консультантом правительства РФ. Автор книги «Поле чести» (1995) о современной российской политике. Был советником двух губернаторов Санкт Петербурга: Яковлева и Матвиенко. На выборах В.В.Путина являлся его официальным доверенным лицом.

В начале 1990-х основал независимую телекомпанию (НТК) «600». В 1995-1999 гг. был ведущим телепередач первого канала «Дикое поле», «Дни» и «Невзоров». Продюссер и режиссер фильмов «Частилище»(1997), «Лошадиная Энциклопедия Александра Невзорова», (десятисерийный, 2004),«Лошадиная Энциклопедия Александра Невзорова» (двухсерийный, 2005), «Методика. Основные принципы» (2006), «Правдивая история лошади от начала времен до современности» (2008), «Лошадь Распятая и Воскресшая» (2008), «Lectio Equaria Palaestra»(2010) и десятков авторских документальных фильмов.

Автор книг «Лошадиная Энциклопедия»(2005), «Трактат о Школьной посадке» (2008), «Конский спорт: секреты мастерства» (2008), «Трактат о работе в руках» (2010), перевода и постраничных комментариев к «Наставлению Королю в искусстве верховой езды, написанное мессиром Антуаном де Плювинелем» (2008), Происхождение личности и интеллекта человека (2012).

Невзоров – член Союза журналистов Санкт-Петербурга, советник Генерального директора Первого канала, действительный член Санкт-Петербургского отделения Всероссийского научного общества анатомов, гистологов и эмбриологов.

Тележурналист, публицист, ипполог и физиолог, человек вообще очень многогранный, Александр Невзоров успел когда-то побыть, как он сам говорит, и "воином-наёмником". И многих из тех, кто сейчас воюет за Донецкую и Луганскую республики, он знает с 1990-х - со времён Вильнюса, Риги, Карабаха и Чечни. Со времён "Шестисот секунд" и патриотического движения "Наши". Сегодня они оказались по разные стороны баррикады под названием "Донбасс". Незоров пишет злые колонки о мародёрстве и в терминах вполне физиологических объясняет, куда, по его мнению, ведут Россию имперские идеи. О том, что заставило измениться его и что произошло с его старыми боевыми друзьями, он рассказал в интервью "Фонтанке".

Мы с вами разговаривали ровно год назад, и тогда вы сказали, что у вас есть определённого рода долг перед президентом Путиным, поэтому вы остаётесь его доверенным лицом и испытываете к нему благодарность и симпатии. И вот я читаю ваши статьи на "Снобе" и хочу спросить: вы считаете, что долг уже оплачен?
- Нет. Нет. Я же не случайно всегда вывожу его за скобки во всяких ситуациях. Во-первых, потому, что я искренне считаю его абсолютно нормальным человеком. И понимаю, что сильно не он причина всего того кошмара, который творится в стране. Вот как это ни дико звучит. Он ведь действительно попытался править населением с помощью относительной свободы, с помощью относительной правды, с помощью относительной цивилизованности. Но населению это было совершенно неинтересно. Но вот когда населению снова стали вышибать сапогом зубы, пороть регулярно и объединять самыми тупыми и агрессивными идеями, тогда он для себя понял, что это, очевидно, и есть тот самый рычаг, которым с этим населением и можно достигать наибольших успехов. Он понял, что, к сожалению, чем жёстче и примитивнее методы - тем сильнее аплодисменты и рукоплескания.

- Все эти 14 лет у него был высокий рейтинг, его любили, обожали. Когда, в какой момент он мог это понять?
- Я не могу за него говорить, но я сильно подозреваю, что он такой же рефлексант, как и все остальные питерские. И вероятно, задача, которую он перед собой поставил, - во что бы то ни стало спасти это несчастную страну от распада, любыми способами… Я не очень понимаю, зачем её спасать от распада, но вот у него такой каприз. И к сожалению, это оказалось возможно сделать только такими чудовищными, грубыми и глупыми способами, которыми на самом деле открывают список неисчислимых бедствий. Которые нам ещё, вероятно, предстоит пережить.

- Какое бедствие вы считаете первым в этом списке?
- Крым, конечно! Конечно.

- То есть до Крыма всё было ещё ничего?
- До Крыма только очень опытные геологи, только очень опытные вулканологи, метафорически говоря, могли, приложив ухо к этим камням, сообразить, что давление и клокотание магм и паровые заполнения водяных линз уже сейчас будут освобождаться и совершать смещение различных геологических пластов. Но стороннему человеку это было незаметно. Сейчас это заметно уже всем. Понятно, что, в общем, к сожалению, весь этот суповой набор - он комплектен: война, революция, распад - ну и так далее, в общем. Это уже понятно и уже со всей очевидностью наступает.

- Вы хотите сказать, что после Крыма всё пошло вниз камнепадом?
- Нет. Крым просто сдетонировал ситуацию. Подключились какие-то уже не только исторические невидимые нам закономерности и силы. Включились живые люди. Когда Россия в очередной раз продемонстрировала, что она, несмотря на то что является частью Европы, несмотря на то что она является родным и выпестованным "дитём" этой Европы… Если мы оглянемся вокруг, то что мы русского обнаружим? Ну, расскажите мне? Вот хоть один предмет? Вы мне скажете - романы и русскую литературу. Но это всё - западные формы. Всё заимствовано. Всё, даже матрёшка - и то японская игрушка…

- Матрёшка?
- Это конец XIX века, в Москву был привезён японский божок. И всех поразила токарная работа - круглый, толстый, весёлый божок, который вынимается друг из друга. Это всё было немедленно передрано. И если мы попытаемся что-нибудь русское - в черносотенном смысле этого слова, в сегодняшнем идеологическом смысле этого слова, - мы ничего не обнаружим. Вы можете мне навскидку назвать что-нибудь самостоятельное русское?

- Хотела назвать Глинку - потом осеклась.
- Так нет! Глинка - это симфоническая музыка. Это шаблоны западной музыки, которые были перенесены к нам. Да, мы замечательно умеем развивать. Но мы - Европа. И вся культура, которая у нас есть, это только европейская культура.

- Но это же можно, наверное, сказать про любую европейскую страну?
- Абсолютно!.. Европа и есть некое великое и потрясающее сообщество, это вектор, это направление - то, что мы называем словом "Запад". И в очередной раз вдруг взять и начать плеваться в свои подлинные корни… Ну, это даром не проходит.

- Не перестаю удивляться, слыша это от вас, потому что не могу забыть ваши идеи образца 90-х, движение "Наши"…
- Когда ты, всю жизнь исповедовавший идеи империи, видишь, чего эта империя стоит… Ты понимаешь, что на самом деле весь этот имперский бред не стоит даже одного оторванного пальца. Не говоря уже обо всех этих обгорелых, воняющих кишках, которые развешаны на деревьях, намотаны на гусеницы… И ты понимаешь, что империя - это, может быть, замечательная вещь. Но та цена, которую приходится платить за поддержание идеи бредовой огромности, непомерно высока. И причём платят за эту империю совсем не те, кому следовало бы.

- То есть сейчас у вас уже не могло возникнуть желания оказаться рядом со Стрелковым в Донецке?
- О, это вообще всё для меня отдельная больная и тяжёлая тема. При том что я искренне желаю победы Украине, и как можно более скорой, для меня сообщения об успехах украинской армии… Они меня тоже не радуют. Потому что очень многие ребята, которые там воюют, которых я совершенно справедливо называю террористами, это всё, в общем-то, люди, с которыми я так или иначе связан. Это всё - мои старые друзья. И я вообще не понимаю, что происходит на Украине. Мы ж все в контакте всё равно. Хотя мы сейчас по разные стороны баррикад, но мне же всё равно приходят какие-то данные, приходит какая-то информация… И я не понимаю, почему вот эти вот демоны войны, эти псы войны, люди, которые знают технику войны и любую войну наизусть, гибнут один за другим. И каким образом Украине, с её смешной армией, удаётся ликвидировать таких потрясающих волков, таких псов войны. Подозреваю, что мы вообще не знаем правды о происходящем. Но те, кто воюет на стороне Луганска и Донецка, от того, что они мои друзья, не перестают быть террористами, и я им честно говорю это. Потому что так не воюют. Так нельзя: прикрываться поликлиниками, толстыми испуганными тётками, торговками семечками - и играть в национальных героев. Это не воинские подвиги, это - терроризм.

- Значит, вы верите в то, о чём сейчас говорите? Есть же другая точка зрения…
- Есть элементарная фактология. Стилистика войны выбрана такая: за спинами торговок крыжовниками, скрываясь за поликлиниками. И это факт, с которым спорить бессмысленно. Не случайно очень многие из тех ребят, которых я знаю ещё по Карабаху, по Приднестровью, по Югославии, холодные и очень качественные наёмники, не согласились в этом участвовать и уехали оттуда.

- А тех, кто согласился участвовать, вы тоже знаете хорошо?
- Да, конечно.

Как они объясняют то, что они воюют из-за спин торговок крыжовником?
- Они говорят, что их перебьют. Но я могу сказать, что там такие находятся… В том числе, при полном моём понимании того, что они террористы, и то, что они делают, - кошмарное дело, там есть и очень хорошие люди. Настоящие люди. Я имею в виду их разумность, храбрость, доброту, великодушие. Там есть и такие.

- А какие их поступки об этом говорят?
- Прежние.

- С ними, как и с вами, тоже какая-то трансформация произошла?
- Вероятно - да. Но там, где я избавился от имперского наркотика, от наркотика имперства, они, вероятно, получили ещё большую его дозу. Потому что такого чисто теоретического ознакомления с имперством, книжного ознакомления, недостаточно. Это нужно…

- Но у них есть и другой опыт - не только теоретический.
- Есть и другой опыт. И вот они сейчас там. К сожалению, там они сейчас реализовывают вот эту имперскую агрессию. И у них нет пути назад. Ведь и у того же самого Гиркина теперь не будет другого места в жизни, кроме как узенькая дорожка границ между государствами. Понятно, что, даже если, предположим, этим ребятам удастся унести ноги, украинцы сделают всё, чтобы навсегда их во всём мире заклеймить как военных преступников. Там много материала для этого. Не надо будет даже особо копаться и ковыряться. Поверьте, как только там стабилизируется ситуация и начнут открываться первые могильники, когда начнут отпираться первые подвалы, когда всё это население, которое так радостно ходило на референдум, начнёт писать покаяния, заявления и давать свидетельские показания о том, как всё происходило на самом деле, там не надо будет копать специальные материалы. И все эти ребята ни здесь, ни там, ни где бы то ни было места уже в этой жизни не найдут.

- А что с ними будет?
- А чёрт его знает. Мне горько узнавать о смертях очень многих моих друзей, я вот за последний месяц получил извещения о семи смертях.

- Скажите, вы знаете, как эти люди там оказались?
- Знаю. Не буду здесь вам об этом рассказывать.

- Почему?
- Потому что есть вещи, о которых… О которых я не беседую даже с прессой.

Тогда я хочу вернуться к нашему президенту. Скажите, вот когда вы, говоря про Крым, обвиняете власть в мародёрстве…
- Ага.

Разве под словом "власть" вы не имеете в виду человека, который эту власть в себе воплощает?
- Ну, во-первых, не воплощает. А я говорю о системе. Я говорю об обычае, традиции, о характере. Власть в России никогда другой не была. Поэтому я, в отличие от всех остальных людей, понимаю, что власть всегда детерминирована народом и обстоятельствами. Представьте себе на секундочку Сталина в римском сенате. Ему бы усы поотрывали, надавали бы по голой заднице розгами и выкинули бы в одну секунду. Представьте себе какого-нибудь Ким Ир Сена во французском парламенте. Не получится, да? В том-то и дело, что верховный правитель - это всегда лишь кораблик, который вынужден ловить паруса общественных настроений. И вынужден подчиняться особенностям того, что называется общим словом "народ".

В одной из ваших последних статей есть фраза: революция нужна не для того, чтобы поменять власть в России, а для того, чтобы поменять народ.
- Конечно.

- Это как?
- Это так. До тех пор, пока народ находится… Вообще, что мы называем словом "народ"? Когда мы о каких-то людях говорим, что это алкоголики, что это зрители "Дома-2", что это те самые, кто обеспечивают зашкаливающие рейтинги "битвам экстрасенсов", что это те самые, среди которых столько-то миллионов наркоманов, это и есть народ. Когда мы произносим слово "народ", всегда неплохо бы себе персонифицировать явление, о котором мы говорим. И представить себе эти лица!

- Но разве мы с вами - это не народ?
- Не знаю. Я не народ - совершенно точно. Потому что я вообще как бы про себя ничего не знаю. Я не православный, не государственник, не патриот - какой из меня народ-то?

- Хорошо, и как их можно… Страшно даже спросить вас, как их можно поменять? И на кого?
- Как только их убеждения, как только вот это их объединение начинают доставлять им физические неудобства, они быстро меняют свою точку зрения. Потому что у них, как правило, своей точки зрения нет. Они имеют ту точку зрения, которая им подсказана. Или навязана - телевидением, средствами массовой информации. И особо они не заморачиваются. Те, кто так радостно и тупо орут "Крымнаш!", не понимают, сколько в этом страшном слове заключено бедствий. Прежде всего - для России, от имени которой и в честь которой они кричат. Боюсь, мы на пороге существенных бедствий.

- Вы, правда, не ответили на вопрос, как нам "менять народ", но теперь, конечно, я хочу спросить про бедствия…
- А зачем как-то их менять? Они поменяются сами, как только их точка зрения начнёт причинять им личные неудобства.

- А как…
- Нет, ну мы же не подразумеваем буквальную физическую смену!

- Да.
- Мы подразумеваем, что люди избавляются, исцеляются, освобождаются от этого шовинистического маразма, который нагнетается, который возбуждается, который разгоняется. При том что мы знаем, что в общем-то у этого шовинистического маразма весьма мало реалистических оснований. Вы же знаете, кто является автором русской национальной идеи?

- Нет.
- Как - нет?!

- Я не знаю, что за идею вы имеете в виду, у нас в последнее время много национальных идей.
- Нет, у нас одна русская национальная идея: про Третий Рим, особый путь, духовность… Ну, словом, всё то, что рано или поздно заканчивается наматыванием чьих-нибудь кишок на гусеницы, потому что все остальные с этим не согласны. То есть это, по сути дела, - война. И к сожалению, эта шовинистическая и черносотенная "русская идея" в результате приводит либо к войне с собственным народом, либо к войне с другим народом. Но, помимо этой русской идеи, есть другая Россия. Это Россия Ивана Петровича Павлова, Засулич, Писарева, Циолковского. И она совершенно другая. Эта Россия всегда на положении падчерицы на нашей территории. Эта Россия, которая стремится к нормальности, к цивилизованности, к матушке-Европе.

- То, что мы видели в 90-е годы, - это были ростки этой России, которая - к Европе?
- Трудно диагностировать с точностью. Настолько сильно было охмеление свободой, настолько доминантна была свобода как самоцель, как самосредство, как самовсё… Там невозможно было определить, какие мы на самом деле. Мы были все под абсолютным гипнозом. Либо тяжело его воспринимали, либо легко и радостно. Но диагностировать с точностью трудно.

- Вы его воспринимали как раз тяжело.
- Я воспринимал тяжело, потому что я вполне серьёзно относился к факту наличия так называемой родины. И Советский Союз, которому я в общем-то в известной степени был чем-то обязан, - это не юная Россия, которой 23 года или 24, что бы ни говорили черносотенцы про какую-то там невидимую связь с невидимыми эпохами. Я к Советскому Союзу относился вполне серьёзно. И вполне серьёзно был тем самым солдатом империи, который долго… Ну, как вы знаете, стоял до последнего.

- По-моему, наоборот: ваши "600 секунд" были такими очень хорошими снарядами по этой империи.
- Да, и это тоже было.

- Как вы это всё совмещали?
- Я с лёгкостью разворачиваю орудия.

- Вот вы упомянули про бедствия, которые нас теперь ждут…
- Да, обычный комплект - война, революция, распад и так далее.

- Как вы об этом спокойно говорите!
- Ну, это надо не ко мне предъявлять претензии, а к тем историческим закономерностям, которые мы имели многократную возможность наблюдать на примере других стран. Да и на примере России. Предполагать, что на этот раз грабли просвистят мимо, по меньшей мере, наивно.

- А признаки того, что мы опять уже над этими граблями ногу занесли…
- Да мы не занесли, мы уже наступили! И теперь нам надо слушать свист прилёта в лоб.

Когда вы встречаетесь - или встречались - с теми вашими друзьями, которые сегодня воюют за Донбасс, вы с ними о чём разговариваете?
- Разговариваете - это громко сказано. Мы сохраняем связь, мы действительно очень много прошли вместе мясорубок. И если бы я оказался реальным лицом действующего донбасского конфликта, любой из них, застрелив меня, наверное, утёр бы слезу. И то же самое выразительно сделал бы я, чтобы все видели, что это мне небезразлично. То есть это некие человеческие отношения. А разговоров нет, особо разговаривать не о чем. Тем более - разговаривать о политике или об их выборе.

- Они к вам никогда не обращались с предложением, например, к ним присоединиться?
- Я не буду этого комментировать.

- Или поддержать их как…
- Не буду этого комментировать никак. Поймите, то, что для многих людей - просто политика, просто события, для меня, если хотите, - ещё и события личные. Что именно вот с этими людьми я оказался в какой-то момент на совершенно разных сторонах баррикады.

- Почему сепаратисты проигрывают? Если вы их так хорошо характеризуете с точки зрения военной…
- Не всех. Не забывайте, что это всё равно чудовищная, тупая, уголовная масса, которая только инкрустирована редкими, действительно великолепными воинами-наёмниками. Но их очень мало. Когда всё начиналось, когда такое наёмническое братство в России складывалось, это было примерно во времена первого Карабаха, их было где-то человек сто двадцать. Ко временам Югославии осталось где-то, наверное, восемьдесят. А после всех Чечней - человек сорок. То есть их в принципе очень немного. Половина из тех, кто были призваны туда под знамёна имперской идеи, уехали из Донбасса, потому что они действительно не умеют воевать из окон родильных домов, прикрываясь младенцами. И ещё семеро уже погибли.

- Но эти люди, видимо, передавали другим опыт, а опыт у них, понятно…
- Этот опыт не передаётся так просто. Этот опыт вынашивается, и выслуживается, и выстрадывается, вырабатывается, ну, в течение, как минимум, там, 10 - 15 - 20 лет.

- Но у украинской армии вообще нет никакого опыта!
- Вот это самое поразительное! И они таких псов войны гробят, как… Не знаю. Я уже вам сказал: я не понимаю, что происходит на Украине. Но я понимаю, что чем дольше это будет продолжаться - тем выше шансы России не распасться и не погрязнуть в чудовищной войне в ближайшее время.

- Какая тут связь?
- Да, мы сейчас очень сопереживаем и сочувствуем украинцам. Я, например, всецело на стороне сил АТО. Но я прекрасно понимаю, что как только они задушат Донбасс - они начнут распальцовку про Крым. Вот представьте: лежала окровавленная, без сознания Украина и из сумочки у неё торчал Крым. Я понимаю, что устоять невозможно. И наши смародёрничали. Но, как я уже говорил, основная проблема всех мародёров не в том, что они что-то взяли. Порой действительно живому гораздо нужнее то, что уже не нужно раненому или умирающему. Но проблема в том, что раненые очухиваются. Встают и приходят за своим добришком. И вот тогда уже начинаются серьёзные разборки. И это нас в обязательном порядке ждёт. Вот это уже - бесповоротная магистральная война. Поэтому пусть лучше они там занимаются у себя вот этими своими проблемами. И давайте постараемся оттянуть то бедствие, которое нас, возможно, всех ждёт.

Беседовала Ирина Тумакова,
"Фонтанка. ру

Сегодня в рамках рубрики «Интервью» мы поговорили с Александром Невзоровым. Публицист рассказал «Порталу Субкультура» о современной журналистике, свободомыслии и о том, почему Гольбах важнее Сервантеса.

О славе

– В Интернете на популярных публичных молодежных страницах частично или полностью публикуются ваши материалы. Вообще, периодически на, казалось бы, не тематических источниках можно внезапно увидеть ваши статьи или цитаты из интервью. Как вы относитесь к этому?

– А никак. Мне совершенно безразлично, цитируют меня, не цитируют. В свое время, давным-давно, я объелся этой славы. Она меня совершенно не волнует ни в какой своей ипостаси. Я умею формулировать, очень трезво отношусь к происходящему и вообще к реальности. То, что некая вольнодумствующая молодежь ищет хорошие формулировки, ну, черт возьми, я ничего не имею против! Пусть делают с ними все, что хотят.

– Вы трезво смотрите на вещи и не склонны к рефлексии. Теоретически, идеальное сочетание. Как этого добиться? Или вы всегда таким были?

– Вообще надо сказать, что, когда мы говорим о том, кто склонен, кто не склонен к рефлексии, это является вопиющей неточностью. В основе всей нашей нервной деятельности лежат только рефлексы. Мы все рефлексанты, и все, что мы делаем, и все, что мы демонстрируем, и все, что в нас происходит, есть рефлекс. Слово «рефлексия» было некорректно введено в обиход гуманитариями, которые, как всегда, не соображают, с чем имеют дело. Они вообще плохо себе представляют этот мир и его реалии.

Но если вы имеете ввиду некий литературный смысл, который вкладывается в слово «рефлексия», то, конечно, это совершенно не должно быть свойственно человеку, потому что это не здоро́во. Я не случайно начал наш разговор с того, что в основе принципа нервной деятельности лежит рефлекс на воздействие среды. Он может быть простым, сложным, это могут быть рефлекторные цепочки, ассоциативные рефлекторные цепочки. Но это всегда рефлекс. И если я, например, увидев это стекло, начну рефлексировать, в вашем смысле этого слова: какая поразительная вещь, но она мешает свободе моего продвижения туда… Вот это уже просто идиотизм. И когда мы говорим об избыточном эмоционировании, об избыточной реакции, глупой и неадекватной, на вашем языке романтиков это называется «рефлексией», на нашем «идиотией».

– Ну, а как же все великие писатели, творцы?

– Меня мало интересуют великие писатели. Я не интересуюсь массово-развлекательной литературой вообще. Я абсолютно никого не призываю следовать своему примеру, просто объясняю, что мне это неинтересно, мне это кажется примитивным, скучным.

Меня всегда забавляют гуманитарии, которые начинают сразу на себе рвать тельняшку и кричать: «Как же так, как же без этого!» Ну, а что? Есть гораздо более важные книги. Если вот их изъять из истории человечества, реальность будет другой. А если изъять каких-нибудь ваших Пушкиных, Достоевских или Сервантесов, поверьте мне, ничего не изменится. Ну, будет меньше одним литературным штампом и пятнадцатью тысячами диссертаций каких-нибудь романтиков.

– Каким же вы видите мир без художественной литературы, снабженный только научными публикациями?

– Не надо разделять. Просто есть качественная оценка реальности, а есть массово-развлекательная. Массово-развлекательная – это все ваши Достоевские и прочие, а качественная… Ну, вот смотрите, вы очаровательная девушка, я совершенно не хочу вас сажать в лужу, и договоримся, что вы не обидитесь. Но есть книги, которые напрямую повлияли на вашу судьбу. На судьбу вашего мира, на то, вот что вы одеты, на то, что у вас в карманах, на ваши возможности, связи, коммуникации, здоровье, – а вы их не знаете. Вы их никогда не читали. «Математические начала натуральной философии» Ньютона, «De revolutionibus orbium coelestium/О вращении небесных сфер» Коперника. А это книги, чье влияние в сотни раз больше, чем влияние ваших Достоевских с их занудным и однообразным враньем.

– Значит, если общество начнет изучать труды Коперника и перестанет читать Достоевского, то станет лучше в качественном плане?

– Оно не станет лучше ни в каком случае.

– Почему?

– Потому что мы говорим о достаточно убогом и примитивном существе под названием homo, который таскает в себе всю свою достаточно убогую эволюционную историю. И ведь о безграничных возможностях человеческого мозга обычно рассуждают те, кто им вообще никогда не пользовался. На самом деле, это существо с очень ограниченным мозгом, с очень небольшими возможностями этого мозга. Его ничем не исправить. Вот если мы изымем Фрэнсиса Крика, Резерфорда, Бора, Борна, Ньютона, мир будет совершенно другим. Мы с вами будем жить в других условиях, в другой санитарии, с другими отношениями. Будем другими людьми. Над нами не будет света, не будет стоять «ATLANTIC CITY» (ТРК, в котором проходит интервью, – прим.) А если мы изымем какую-то вашу фигню, то ничего не изменится.

О цинизме

– Вы не устаете повторять, что цинизм – это смелость называть вещи своими именами.

– Умение. Тут особой смелости не требуется.

– Как быть с тем, что не все люди достаточно сильны для того, чтобы справиться с правдой?

– Их проблемы. Мне-то что до них?

– Вы за естественный отбор в этом плане?

– Отбор – это эволюционный принцип, который доказал свою эффективность. Предположим, на протяжении почти четырех с половиной миллиардов лет. Это очень хороший принцип. И, как я всегда говорю, дурак – состояние добровольное. Из состояния глупости можно выйти за полтора, два, три года, прочитав всего там триста-четыреста нормальных книг.

– Вы говорите, что не претендуете на истинность собственных взглядов. Тогда как понять, что вещь названа правильным именем?

– Во-первых, я действительно не претендую, потому что нет ничего глупее понятия «истина». За истиной, пожалуйста, к попам. Я не могу претендовать на нее, потому что, во-первых, у меня нет ни малейших амбиций в этом смысле, во-вторых, мне истина как таковая неинтересна. Есть такая вещь как релятивистичность. Понимание того, что любое наше знание неокончательно. То, чем мы сейчас так гордимся на конференциях, будет казаться смешным уже через сто лет. Единственное, что прогрессирует и развивается в реальности – это знание. Знание о конструкции мира, о том, что такое человек. Оно бы развивалось еще лучше, если бы не наша культура, которая, к сожалению, сильно тормозит развитие человека. Поэтому ни малейших претензий на истину у меня нет. Я абсолютно могу ошибаться.

И это же математика всегда, да? Вы просто заменяете числа понятиями, образами и словами, и производите какие-то вычисления. У вас может быть точным результат, может быть ошибочным. У меня есть все основания предполагать, что я далеко не безошибочен. Но я и не стремлюсь, меня это не очень интересует. Я существую в определенной интеллектуальной традиции, которая победоносна, которая оправдала себя за последние там двести-триста лет. Ведь все то, что сегодня наковыряла наука, все те представления о человеке, о мире, об атоме, о космосе, – были интуитивно и дерзко предсказаны энциклопедистами, публицистами. Не учеными! Вектора развития науки и человека указали Дидро, Д"Аламбер, Гольбах, Гельвеций, Ламетри. Они не были учеными в прямом смысле этого слова. Тем не менее, именно они объяснили, чем надо заниматься.

О поиске истины

– Люди кладут свои жизни на поиск истины. К чему тогда стремиться, чтобы не обманывать себя всю жизнь?

– Люди очень любят обманываться, и всегда из двух вариантов решения вопроса выберут наиболее лестный для себя. Поэтому они продолжают повторять всю эту дикарскую чушь про каких-то богов, душу, собственные внутренние миры, и прочее, прочее. Я не говорю про то, что я не невеж. Мы все находимся в состоянии невежества, но у одних оно чуть более просвещенное, а у других менее просвещенное. У меня просвещенное невежество. Все остальные пусть пребывают в том состоянии, которое для них является наиболее комфортным.

– А если они заблуждаются, но не хотят заблуждаться, то что им делать?

– Если тяга к каким-то пониманиям действительно настолько велика, они должны понять, что есть простая вещь под названием результат. Мы видим, что на протяжении трех с половиной тысяч лет художественная литература совершенствуется и пытается изменить человека, сделать его добрее, лучше. Не таким кровососом, не таким неандертальцем, не таким людоедом, не такой пакостью. Но что-то я, знаете, вытаскивая недавно, во время штурма Грозного, половинку своего товарища, сгоревшего в БТРе, как-то не заметил, что люди стали добрее. Перешагивая через пять, десять, двадцать, сорок трупов мальчиков, я тоже не заметил, что они стали лучше.

То есть, совершенно ясно, что вот эта вся моралистика и духовность не имеет никакого результата. А то, что предлагают всякие Борны, Резерфорды и Эйнштейны, имеет. Одно имеет результат очевидный, который можно потрогать, потому что это мы вам рассказали, как сделать из песка олово и из извести стекло. Как сделать пылесосы и зажечь лампочки, как включить телефон. А вот вы, несмотря на то, что вы очень давно нам пытаетесь что-то рассказать про природу человека, ничего абсолютно не достигли. Мы имеем дело с тем же животным. Отвратительным, похотливым, злобным, беспробудно жестоким и готовым все затопить в крови, гное и огне. Мы готовы это сделать в этом веке и даже, может быть, в этом году. Но вот два результата, сравните их и поймите, на чью сторону надо встать.

– Выходит, всю свою жизнь человек должен стремиться к ликбезу?

– Человек должен стремиться, прежде всего, понять, кто он. За каким хреном он здесь оказался. Что он собой представляет. Он должен узнать всю горькую правду о себе. О том, что он сообразительное животное, развившееся до каких-то степеней, которые ему самому кажутся превосходными. Но который ничтожен, потому что любое явление, буковку, черточку, мы обязаны рассматривать в контексте всей картинки. То есть, если мы будем просто так рассматривать маленькие кусочки, мы не поймем ни смысла, ни ценности. Но если мы представим себе это во всей картинке, мы поймем. И вот точно так же явление под названием homo нужно рассматривать в сочетании со всеми теми процессами космоса, планетообразования, звездного нуклеосинтеза и образования химических элементов. Стягивания с помощью гравитации огромных газопылевых облаков планеты. И вот, когда мы поймем, что есть общая картина, то сообразим, что мы на этой картине занимаем весьма и весьма ничтожное место. Мы сами не влияем ни на какие процессы.

О современной журналистике

– Представьте, что вы начинаете только сейчас, что вам интересна журналистика. Все же в какой-то момент вас беспокоил репортерский успех. Что делать?

– Сейчас очень хорошее время для журналистики. Все, что нужно – это большое количество законов, которые можно нарушить, большое количество запретов, которые надо преодолеть, и большое количество ограничений, о которые надо вытереть ноги. Невозможно сделать журналистскую карьеру в обществе, где все позволено. Где все доступно, и любой ваш поступок будет выглядеть чем-то само собой разумеющимся. Сейчас законов, запретов и ограничений дохрена. Следовательно, нужен цинизм, мужество, бесстыдство, тщеславие и корыстолюбие – и тогда все получится. Конечно, риск есть, что посадят в тюрьму или обложат штрафами. Но, извините, без риска ничего не бывает. Слишком велик сундучок с сокровищами, который можно получить.

– То есть, сейчас начинать даже проще, чем когда начинали вы?

– Конечно.

– Какой вы видите перспективу развития, если уже сейчас все так хорошо?

– Здесь пока никакой перспективы развития нет. Эта страна находится в периоде затяжной тяжелой болезни. Очень многие страны болели имперством и национальным величием. Вероятно, России надо вырастить этот нарыв, затем дождаться, когда он лопнет, забрызгав все вокруг гноем и кровью, и тогда уже жить дальше. Но вообще вот с этим нарывом передвигаться по сегодняшнему миру тяжело и даже невозможно. А внутри нарыва, как всегда, всем кажется, что там какое-то бесконечное благосостояние и процветание, а там нет ничего, кроме боли, крови, очередей, похорон и разводов.

– Если бы вы начинали сейчас, то какие бы темы освещали?

– Понятия не имею. Поймите, это такой стиль нанизывания бисера. Китайская древняя литература, я не умею в нее играть. Я не умею отматывать и представлять себе, что было бы. Я уже сделал. Теперь делать вам. Если вы хотите хотя бы чуть-чуть пожить в нормальной стране, вам придется приложить к этому усилия. Вам придется очень любить свободу, быть очень стойким, иначе вы будете как скот, который загоняют посохом очередного Соловьева или Киселева, подпрыгивать, взявшись за руки и кричать «Крым наш» еще лет пятнадцать. Выбирайте.

– Как сейчас манипулируют массовым сознанием?

– Им всегда манипулируют одинаково. Главное, что девяносто процентов населения всегда предлагают свое сознание для того, чтобы им манипулировали. Это всегда было. Чуть-чуть меняются технологии: за Веру, Царя и Отечество, за какого-нибудь бога Иисуса или за какого-нибудь фараона – Нил наш, Рамзес наш фараон, и так далее.

Поймите, мышление большинства людей не является мышлением. Ведь когда тридцать идиотов говорят глупость, к ней принято относиться как к глупости. А когда эту глупость сказали тридцать миллионов таких же пьющих, обколотых и примитивных уродов, не имеющих понятия, за что Эйнштейн получил Нобелевскую премию, о том, что сделал Иван Петрович Павлов… Ну, о чем здесь вообще говорить? Они получают за свою тупость и не страдают от этого.

– Когда вы осознаете, что вами манипулируют, как вы реагируете на это?

– Смотря кто. Нами все время манипулируют. И уличный регулировщик, который машет палочкой, и светофор, и правила дорожного движения, и правила обращения с пишущей машинкой или компьютером. Они все нами манипулируют. Но надо отличать, скажем так, позитивную манипуляцию от той, когда вами манипулируют в чисто личных целях. Используя вас как способ добиться решения каких-то своих проблем. Мы все друг другом манипулируем. Вообще в слове «манипуляция» нет ничего страшного. Когда мы говорим о манипуляции во имя примитивных, жестоких и пустых интересов власти, это тоже обычное дело. Ни один интеллектуализируемый человек не пойдет и не будет заниматься всякой фигней. Ему нет дела до надоев, валовых продуктов, и так далее. Все равно этим будут заниматься люди интеллектуально не очень одаренные. Но пусть лучше будут такие президенты и такие правители, фамилии которых мы бы с вами напрягшись вспоминали бы в течение минут десяти, но так и не вспомнили.

О творческой встрече

– На творческой встрече в Санкт-Петербурге вы похвалили зрителей за вопросы, проведя параллель с теми, кто пришел на вашу встречу в Москве.

– Москва жадно хотела политики, а питерская публика была повариативней. Но, в общем, можно было похвалить в порядке поощрения, потому что хорошие вопросы были, но не то количество, на которое я рассчитывал. Нет, Москва меня тогда тронула. Зря я на нее качу. В Москве меня кто-то спросил, могу ли я сваренное вкрутую яйцо превратить обратно в сырое. На самом деле, это очень просто.

– Да вы что.

– Нужны всякие щелочные растворы и центрифуга. То есть, ренатурировать белок… Это не будет похоже на нормальное яйцо, это все равно будет такая муть, но это будет уже не денатурированный белок.

– Значит, одна аудитория ждала от вас одних ответов, другая других. А вы сами что хотели донести?

– А мне в данном случае, знаете, интересно на них посмотреть. Потому что я же понимаю, что интерес ко мне – индикатор и свободомыслия, и тех перемен, которые возможны. Притом, что я же весьма и весьма затеистая, сложная и очень неоднозначная фигура. Я наемник, без чести, без совести, я сейчас воюю за либералов. И неизвестно, за кого буду воевать завтра. Хотя точно не за черносотенцев. Я вообще мечтаю снова уйти из всего этого медийного мира. И думаю, что у меня это скоро получится.

– Жаль.

– Вы должны вырасти сами! Должны сами все это формулировать, исповедовать безграничное свободомыслие. Сколько же вас можно водить на поводках, особенно, на таких кровавых, грязных и неоднозначных? У меня же ужасная репутация, не забывайте об этом.

– В любом другом человеке это бы отталкивало. Но в вашем случае я этого не наблюдаю.

– Я же, во-первых, не скрываю, во-вторых, поймите, я никогда не буду заниматься больше политикой, в прямом смысле этого слова. Ребята, вам пора уже самим что-то начинать делать.

– Значит, пока вы не выбросите нас в реку, плавать мы не научимся.

– Вы уже давно в реке и давно тонете.

– С одной стороны, выходит, мы тонем, с другой, сейчас благоприятное время для журналистики.

– Да, совершенно верно. Причем чем тяжелее удушье, чем очевиднее симптомы, тем больше оснований остаться в живых, черт возьми! Вам не на кого рассчитывать. Эти девяносто процентов, они предельно тупые. Поверьте мне. Не рассчитывайте на какой-то народ, который что-нибудь здесь изменит. Нет такого понятия. Это пустое место. Его мнение ничего не значит и ничего не стоит. Они ни на что не способны. Только вы сможете что-то сделать. Еще не ступившие на путь полной интеллектуальной деградации.

– Которая наступает после 45 лет.

– Она наступает раньше, я пощадил зал. Либо человек делает своей профессией, своим делом что-то, что требует от него постоянного интеллектуального напряжения или интеллектуальной работы, либо… Но он все равно обречен. Потому что жизнь многообразна, но весьма примитивна и ограничивается кредитами, ипотеками, машинами, шмотками, сопливыми детьми, подгузниками, офисами… Как тут не деградировать?

– Пока у меня не наступил период ипотечных выплат, мне сложно сказать.

– У вас есть огромные бонусы, ваша молодость, когда особо нечего терять и еще не к чему привязываться. Так пользуйтесь этим.

– Я не думаю, что нечего терять и не к чему привязываться.

– Ну, вы просто еще не знаете, до какой степени крепки якоря у так называемых взрослых людей.

– На встрече в Санкт-Петербурге вам процитировали строчки из песни группы «Гражданская Оборона» – не бывает атеистов в окопах под огнем.

– В данном случае вопрос и ответ не так важны, но тот вопрос натолкнул меня на мысль, какая музыка вас интересует?

– «Пираты Карибского моря».

– Саундтрек к фильму, что ли?

– Ну хорошо, не слушаете, значит. Хотя ведь для чего люди слушают музыку? Чтобы как-то отдохнуть, переключиться…

– А я не устаю. И я не люблю шум. Музыку я вообще никакую не слушаю, но если приходится что-нибудь слушать, то обязательно «Пиратов Карибского моря». Нет, ну у меня не настолько бедные музыкальные пристрастия. Мне еще очень нравится песенка гномов из «Властелина колец». Это второе музыкальное произведение, которое я слышал в своей жизни, и для знакомства с мировой музыкальной культурой мне этого вполне достаточно.

– Вы никогда не носите часов. Как вы ориентируетесь?

– Ну, у меня никогда не было денег на приличные часы. А, к сожалению, в нашем мире приличные часы начинаются от пятисот тысяч долларов. Мне всегда было жалко. А носить такие средненькие часики я бы не хотел.

– Вы думаете, люди скоро смогут прийти к осознанию того, что происходит?

– Люди вообще никогда ни к чему прийти не могут. Чтобы придумать эту штуку (показывает на зажигалку, – прим.), им понадобилось три с половиной тысячи лет. Они очень тупые. Притом, что это элементарная конструкция. Все делает меньшинство. И не то, что бы я предлагал себя в качестве… Ни в коем случае. Все, что я говорю, вообще нужно делить на двести двадцать пять. Я просто пытаюсь заразить вас свободомыслием. Это все, на что я способен.

– Неужели вам так не нравится ваше положение сейчас, что вы хотите уйти из медийного мира?

– У меня уже много раз такое было. В свое время я правда был перекормлен славой так, как вы себе даже представить не можете. Но то, что я оказался на этой информационной войне – случайность. Забавно, я как-нибудь про нее расскажу. О том, кто меня нанял.

– Выходит, спустя много лет вы напишете книгу, где…

– Нет, я не буду писать книгу. Поймите, все, что для вас кажется таким важным, для меня не является таковым. Я не буду никогда врать себе. Но, если мы с вами где-нибудь встретимся лет через десять, то я дам вам по этому поводу интервью.

– Я буду рада, если останусь в этой профессии через такое большое количество времени.

– Если сохраните свободомыслие, то останетесь. Тогда имеет смысл в ней оставаться. А быть просто интеллектуальным обслуживающим персоналом участь весьма и весьма горькая. И постыдная.

– Я знаю, что сейчас думают студенты на факультетах журналистики. За четыре года обучения убивается и свободомыслие, и все остальное.

– Конечно. Но чем больше убивается, тем большую способность жить приобретает.

– Или не приобретает, многие уходят из профессии.

– И прекрасно. Никого жалеть не нужно.

– Почему? Есть люди талантливые, но не сильные.

– Ну их обязательно кто-нибудь подомнет, поэтому не жалейте об этом.

– Кого же тогда жалеть?

– Вообще никого.

– Вы никого не жалеете?

– Если вас интересует формула успеха в этой профессии, то не жалеть никого – одна из обязательных ее составляющих.

– Мы сейчас говорим исключительно о профессии? Профессию и жизнь надо как-то различать.

– Не надо их различать. У вас не та профессия. Между профессией сварщика и жизнью есть жесткая черта. Между профессией стриптизерши и жизнью тоже. Но между профессией и жизнью журналиста или публициста, который, по сути, тот же самый журналист, нет разницы. Так же как ее нет между профессией ученого исследователя. Если научные интересы не являются самыми главными и определяющими во всех случаях без исключения, то это не ученый. Если человек хотя бы одну минутку не публицист – то это не публицист.