ВходКак в романе “Война и мир” Л. Н. Толстого решается вопрос о роли личности в истории
Скрытая теплота патриотизма в романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
Толстой сначала задумал назвать свой роман «Декабристы», и действие романа должно было начаться с 1856 года – с возвращения декабриста из ссылки. Но вскоре писатель оставил начатое, так как почувствовал необходимость объяснить судьбу своего героя. Он начал писать со 1825 года - времени восстания декабристов, но скоро оставил и эту затею, так как нужно было показать истоки, зарождение декабристских мыслей. Эти истоки совпали с Отечественной войной 1812 года. Писатель исследовал эту эпоху, обращался ко множеству лиц, событий.
Перед тем как приступить к описанию войны, он изучает большое количество архивных документов, исторические труды, частную переписку, предпринимает поездку на поле Бородина в сентябре 1867 года.
В эпопее «Война и мир» рассказывается о двух войнах, но главная тема – это война 1812 года. Это была справедливая народная война русских людей против наполеоновского нашествия. Писатель показывает нам участие в войне большинства слоёв русского населения, их единый патриотический порыв, приведший к разгрому французских войск.
Все герои проверяются событиями кульминационного эпизода – Бородинского сражения. Этот эпизод будет главным, все события - и батальные, и главные - будут связаны с ним. В Бородинском сражении раскрывается потенциальная сила народа, его сущность перед лицом смерти.
Главное свойство в этой войне – «скрытая теплота патриотизма». Этим чувством проверяются все герои: и положительные, и отрицательные. Бородинское сражение дано главным образом через восприятие Пьера. Этот неловкий, добрый, наивный, никогда не видевший войны человек представляет для Толстого замечательный объект восприятия истинного смысла народного сражения без всяких предрассудков военной среды.
В изображении Бородинского сражения Толстой использует свой излюбленный приём – сначала даёт вид сверху, а затем – изнутри сражения. Это достигается передачей наблюдений Пьера. Дважды Пьер охватывает взглядом всё поле Бородина: перед боем и в ходе боя. Но оба раза его глаз видит не позицию, а, выражаясь словами Толстого, «живую местность».
Особенно остро Пьер почувствовал силу народного патриотизма. Народные и солдатские сцены даны тоже через восприятие Пьера, и это сообщает изображению большую силу. Непосредственность, простота, искренность Пьера в этом случае служат у Толстого как свидетели величайшей истины: народ – основная сила Бородинского сражения.
Писатель был убеждён в том, что «причина нашего торжества была неслучайна, но лежала в сущности характера русского народа и войска». У Толстого чёткий и нравственный критерий: «Я люблю мысль народную вследствие войны 1812 года». Отношение человека к народу, его близость или отдалённость от него – главное для Толстого. Автор говорит, что благословен тот народ, который не соблюдает правил войны, а хватает увесистую дубину и колотит ею, пока не изгонит последнего захватчика: «…Дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие».
Хоть главная цель в сражении не была достигнута – русские отступили, но в нравственном плане они победили. Для русского войска сражение было бессмысленным, так как они потеряли половину солдат (пятьдесят тысяч человек), но и для французского войска тоже было бессмысленным – они не достигли цели: не разбили войска, не победили. После французы сами бежали с русской земли.
В эпилоге Толстой рассуждает о столкновении двух ядер – большей и меньшей массы. Большое ядро отодвинет малое и подвинется дальше, но если сила сопротивления у маленького ядра большое, то по инерции оно откатится назад. Что и произошло в Бородинском сражении.
Согласно Толстому, нельзя объяснить начало войны чьей-то отдельной волей, например, волей Наполеона. К этому событию Наполеон объективно причастен так же, как любой капрал, отправляющийся в этот день на войну. Война была неизбежна, она началась согласно невидимой исторической воле, которая складывалась из «миллиардов воль». Роль личности в истории практически ничтожна. Чем больше люди связаны с другими, тем более они служат «необходимости», то есть их воля переплетается с другими волями и становится менее свободной. Поэтому общественные и государственные деятели являются наименее субъективно свободными: «Царь – раб истории». Наполеон заблуждается, когда думает, что может влиять на ход событий: «…Ход мировых событий предопределён свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и…влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное».
Как бы не был активен Наполеон перед сражением – он пишет диспозицию, отдаёт приказания, всем распоряжается, всё у него учтено - но происходит совсем не так, как ему хотелось бы, он чувствует бессилие.
Кутузов прав в том, что предпочитает чётко следовать объективному процессу, а не навязывать свою линию, «не мешать» тому, что должно произойти. Сам он совсем ничего не предпринимает, напротив, во время сражения сидит и ест жареную курицу: «Он не делал никаких распоряжений, а только соглашался или не соглашался на то, что ему предлагали, следовательно, делал выбор и своим согласием производил движение». Он понимал, каков дух народа, и направлял его…
Война оказывается не поединком Наполеона с Александром или с Кутузовым. Это поединок двух начал – агрессивного, разрушительного и гармонического, созидательного. С одной стороны, война – противное всему человеческому событие, с другой – это объективная реальность, означающая для героев личный опыт.
Мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли
не оставляли его [князя Андрея] в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины
. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, — говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня — ясной мысли о смерти. — Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем-то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество — как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! — с злостью вслух проговорил он. — Как же! я верил в какую-то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще... Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет — и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было... чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни
. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров — все вокруг преобразилось для него и показалось чем-то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
[…]
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву
.
[...] Как бы тебе сказать... Ну, у отца твоего немец-лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности, нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец...
— Однако, — сказал он [Пьер], — ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
— Да, — сказал князь Андрей, — только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, а на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, — сказал он, — что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них... Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
— А от чего же?
— От того чувства, которое есть во мне, в нем, — он указал на Тимохина, — в каждом солдате.
[…]
— Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть
. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, — и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли — ну так бежать!» — мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, — продолжал он, — все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, — все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
[…]
Вот оно то, что я тебе говорил, — эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, — то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить — славные учители!
.JPG)
...Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
[Примечания
:
Толстой имеет в виду понятие, которое позже получило определение внутренней энергии тела, зависящей только от его внутреннего состояния. На эту тему во «Второй русской книге для чтения» он написал рассуждение «Тепло» (т. 21, с. 173— 174). Это физическое определение переводится Толстым в сферу общественных отношений. «Скрытая теплота патриотизма» является, по мысли писателя, неотъемлемой чертой русского национального характера и объясняет в конечном итоге причины победы России над Наполеоном.]
— Не брать пленных, — продолжал князь Андрей. — Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну — вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность — вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом
. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего — убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями...
Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война — это любимая забава праздных и легкомысленных людей... Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны — убийство, орудия войны — шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия — отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то — это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду ... Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много людей (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга . Как Бог оттуда смотрит и слушает их! — тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. — Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла ...
Мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли
не оставляли его [князя Андрея] в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины
. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, — говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня — ясной мысли о смерти. — Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем-то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество — как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! — с злостью вслух проговорил он. — Как же! я верил в какую-то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще... Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет — и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было... чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни
. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров — все вокруг преобразилось для него и показалось чем-то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
[…]
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву
.
[...] Как бы тебе сказать... Ну, у отца твоего немец-лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности, нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец...
— Однако, — сказал он [Пьер], — ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
— Да, — сказал князь Андрей, — только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, а на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, — сказал он, — что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них... Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
— А от чего же?
— От того чувства, которое есть во мне, в нем, — он указал на Тимохина, — в каждом солдате.
[…]
— Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть
. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, — и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли — ну так бежать!» — мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, — продолжал он, — все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, — все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
[…]
Вот оно то, что я тебе говорил, — эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, — то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить — славные учители!
...Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
[Примечания
:
Толстой имеет в виду понятие, которое позже получило определение внутренней энергии тела, зависящей только от его внутреннего состояния. На эту тему во «Второй русской книге для чтения» он написал рассуждение «Тепло» (т. 21, с. 173— 174). Это физическое определение переводится Толстым в сферу общественных отношений. «Скрытая теплота патриотизма» является, по мысли писателя, неотъемлемой чертой русского национального характера и объясняет в конечном итоге причины победы России над Наполеоном.]
— Не брать пленных, — продолжал князь Андрей. — Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну — вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность — вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом
. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего — убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями...
Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война — это любимая забава праздных и легкомысленных людей... Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны — убийство, орудия войны — шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия — отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то — это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду ... Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много людей (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга . Как Бог оттуда смотрит и слушает их! — тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. — Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла ...
«Мы погибли бы, если бы не погибли».
Фемистокл.
«Ребята! Не Москва ль за нами?
Умрем же под Москвой».
М. Ю. Лермонтов.
Патриотизм - это преданность и любовь к Родине, отечеству, своему народу, готовность к любым жертвам и подвигам во
имя интересов своей родины. Эти чувства, любовь к Родине и преданность ей издавна присущи народным массам. Движимые ими
народы поднимались на борьбу против чужеземных завоевателей. В основе патриотизма лежит преданность своему народу,
стремление отдать все силы защите его интересов. Исторически так случилось, что за все время своего существования,
начиная с Киевской Руси, русский народ постоянно подвергался нападению извне. И каждый раз на борьбу с врагом
поднималось не только войско, но и весь народ, проявляя чудеса мужества, героизма и патриотизма.
Написание Л. Толстым эпопеи «Война и мир» тоже можно считать проявлением патриотизма, т. к. в своем произведении он
признает за народом решающую роль в историческом процессе. В таком представлении о роли народа в движении истории
Толстой оказался близок взглядам революционных демократов. Идея создания исторического романа возникла у писателя под
влиянием общественной атмосферы 60-х годов XIX столетия. В этот период формируется движение революционных демократов.
Вот Л. Толстой и задумал соединить две эпохи: эпоху первого революционного движения в России - эпоху декабристов - и
шестидесятые годы - эпоху революционных демократов. Толстой пытался осуществить нелегкую задачу: понять и осмыслить
современность через призму истории. И чем больше он углубляется в работу над романом, тем более ему хочется «провести
уже не одного, а многих героев и героинь через исторические события...».
Рассказав в своем романе и об исторических деятелях, и о лучших представителях дворянства, об отдаленных семьях и
лицах, вымышленных и действительных, и раскрыв «характер русского народа и войска», Л. Толстой создал роман-эпопею. Свое
преклонение перед героизмом и жертвенностью «лучших людей» писатель выразил в своем произведении. Отечественная война
1812 года, когда усилия всей русской нации были собраны в единый кулак для отпора наполеоновскому нашествию, была
благородной темой. Эта тема легла в основу романа, потому что в годину тяжких испытаний патриотизм сближает людей,
объединяя представителей разных классов в борьбе с завоевателями.
Толстой начал свое повествование с первых столкновений русской армии с французами в 1805 г., описав Шенграбенское
сражение и битву при Аустерлице, где русские войска потерпели поражение. Но и в проигранных сражениях Толстой показывает
настоящих героев, стойких и твердых в исполнении своего воинского долга. Мы встречаем здесь героических русских солдат и
мужественных командиров. С большой симпатией Толстой рассказывает о Багратионе, под предводительством которого отряд
совершил героический переход к деревне Шенграбен. А вот другой незаметный герой - капитан Тушин. Это простой и скромный
человек, живущий одной жизнью с солдатами. Он совершенно не способен к соблюдению парадного военного устава, что вызвало
недовольство начальства. Но в бою именно Тушин, этот маленький, неприметный человек, показывает пример доблести,
мужества и геройства. Он с горсткой солдат, не зная страха, удерживал батарею и не покинул своих позиций под натиском
неприятеля, не предполагавшего «дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек». Внешне неказистым, но внутренне
собранным и организованным предстает в романе и ротный командир Тимохин, рота которого «одна удержалась в порядке». Не
видя смысла в войне на чужой территории, солдаты не ощущают ненависти к противнику. Да и офицеры разобщены и не могут
донести до солдат необходимость сражаться за чужую землю.
Совсем иное состояние у российских солдат и офицеров после вступления наполеоновской армии на территорию России. Эту
войну Толстой изображает как войну народную, освободительную. Против врага поднялась вся страна. На поддержку армии
встали все: крестьяне, купцы, мастеровые, дворяне. «От Смоленска до Москвы во всех городах и деревнях русской земли» все
и все поднялось против врага. Крестьяне и купцы отказывали в снабжении французской армии. Их девиз: «Лучше уничтожить,
но не дать врагу».
Вспомним купца Ферапонтова. В трагическую для России минуту купец забывает о цели своей повседневной жизни, о
богатстве, о накопительстве. И общее патриотическое чувство роднит купца с простыми людьми: «Тащи все, ребята... сам
запалю». С действиями купца Ферапонтова перекликается и патриотический поступок Наташи Ростовой накануне сдачи Москвы.
Она заставляет сбросить с подвод семейное добро и взять раненных. Это были новые отношения между людьми перед лицом
общенациональной опасности.
Могучей волной поднималось партизанское движение: «Дубина народной войны поднялась с всею своей грозной и
величественной силою». «И благо тому народу,... который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам
поступали другие в подобных ситуациях, с простотою и легкостью поднимет первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех
пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится презрением и жалостью». Толстой показывает партизанские
отряды Денисова и Долохова, рассказывает о дьячке, который встал во главе отряда, о старостихе Василисе, истребившей
сотни французов.
Основную роль в победе Толстой отдает простому народу, ярким представителем которого был крестьянин Тихон Щербатый.
Он был «самым нужным человеком» в партизанском отряде, т. к. умел делать все: раскладывать костры, доставать воду,
обдирать лошадей для пищи, готовить ее, изготовлять деревянную посуду, доставлять пленных. Именно такие труженики земли,
созданные лишь для мирной жизни, становятся защитниками Родины.
Само сражение было страшным, «в крови, страданиях и смерти». Это была тяжелая и трудная работа. Л. Толстой изобразил
Бородинское сражение, взглянув на его как бы с двух сторон: русской и французской. Это сражение мы видим глазами Пьера,
который случайно опал в центр батареи. И вместе с Пьером не перестаем удивляться мужеству и героизму русских людей.
Попав на редут Раевского, Пьер решил, что это было самое незначительное место в сражении, «где небольшое количество
людей, занятых делом, было ограничено, отделено от других канавой», - здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как
бы семейное оживление. Отовсюду слышались веселый говор и шутки. Солдаты как бы не замечали разбитых орудий, летящих
снарядов и пуль, но это не просто удаль, это героизм людей, и им, как всему живому, присущ страх смерти: «ведь она не
помилует... нельзя не бояться». И смерть не миновала многих защитников редута: на глазах у Пьера смертельно ранило
молоденького офицера, а, вернувшись через некоторое время на редут «из того семейного кружка, который принял его к себе,
он не нашел никого». И, несмотря на толпы раненых, русских и французов, на тысячи убитых, «гул выстрелов, стрельба и
канонада не только не ослабевала, но и усиливалась до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних
сил». Толстой изобразил подлинную героику войны как будничное дело и одновременно как испытание всех душевных сил
человека в момент их наивысшего напряжения. Это сражение было нравственной победой русских, а французы получили
смертельную рану.
Чувство патриотизма было свойственно и дворянству, которое сохранило добрые национальные традиции. Андрей и Марья
Болконские, Наташа Ростова, Пьер Безухое - это любимые герои Толстого. Именно на примере семей Волконских и Ростовых
Толстой показывает патриотизм и самоотверженность русского дворянства. Именно такие семьи были близки к народу, любили
русскую природу, национальную культуру. Их серьезные интеллектульно-нравственные запросы в годину серьезных испытаний
явились основой патриотического порыва. «Скрытый патриотизм, который выражается не фразами... а незаметно, просто,
органически и потому производит всегда самые сильные результаты», был движущей силой для победы над французами. Как и в
Смоленске, большинство жителей понимало, что покидать Москву - это не предательство, а тяжкая необходимость. «Под
управлением французов нельзя было быть: это было бы хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее
после» него.
С другой стороны, с большой неприязнью Толстой пишет о мире аристократического барства, который далек от народа.
Сама власть антинародна. Беспощадно Толстой рисует Растопчина, градоначальника, который пытается «отстоять» Москву.
Хищничество, бездушие, скудоумие - характерные черты аристократов, которые собираются в салоне фрейлины Шерер. Интриги,
придворные сплетни, карьера и богатство - это их интересы, этим они живут. Вся эта ленивая и лицемерная толпа была
против назначения на должность главнокомандующего «старика» Кутузова.
К этим светским людям относятся и Борис Друбецкой, и Берг, цель жизни которых - получить хорошее место, сделать
блестящую карьеру, пробраться к «верхам». «Они заняты только своими маленькими интересами» и ждут только минуту, чтобы
«получить лишний крестик или ленточку», - говорит о таких людях А. Болконский.
Более того, такие «воинствующие» военные не только не содействовали общему делу, но даже мешали ему. Так граф
Бенигсен распорядился передвинуть войска на высоту, не понимая, что войска были поставлены в засаду. Более того, он об
этом изменении даже не доложил главнокомандующему. Молодой князь Б. Друбецкой, «неоценимый человек» в свите графа
Бенигсена, «воздает раболепное уважение Кутузову», давая понять окружающим, что старик плох. Он говорит патриотические
фразы «с самым естественным видом», но, «очевидно, только для того, чтобы быть услышанным светлейшим».
Особое место в романе занимает князь Андрей, в котором любовь к Родине, к народу рождает настоящего героя. Он долго
ищет и находит смысл своей жизни.
«Чтобы не для меня одного шла жизнь моя»,- говорит князь. Он стремится жить для других. В тяжелый период войны, где
бы князь ни находился, он проявляет себя истинным патриотом и честным офицером, глубоко переживающим страдания своего
народа, бедствия Родины. Он завоевывает симпатии солдат, его ласково называют «наш князь», им гордятся, его любят. Но не
только сражения рождают героев. Например, Пьер Безухов борется с врагом в пылающей Москве. Проявляя лучшие качества
человеческой души, он спасает из огня девочку, а чуть позже бросается на помощь девушке-армянке, из-за чего он и
попадает в плен. Пьер не умел равнодушно относиться к чужому страданию, сам того не осознавая, он совершает настоящий
подвиг. Так, в этих образах мы видим поистине настоящих героев. Преодолеть сомнения и стать настоящими героями им
помогает чудодейственная сила, исходящая от сотен жителей русской земли, с которыми их свела эта проклятая война.
Неотделим от народа и образ великого русского полководца Кутузова. Это подлинно историческая фигура, именно с его
помощью Толстой обосновывает свою философию о значении личности в истории. Основу его взглядов составляет сознание, что
творцом истории, исторических событий является народ, а не отдельные личности. Великий человек, по Толстому, - это
человек, способный отказаться от личных интересов, подчинить их общенародной необходимости. И дело не в том, что Кутузов
предугадывает действия и маневры противника, а в том, что в его деятельности выражается всенародная воля. «Источник
необычайной силы и особой русской мудрости заключался в том народном чувстве, которое он нес в себе во всей чистоте и
силе его». Своим, родным чувствуют Кутузова солдаты наилучшие люди из дворян. Поэтому в годину опасности России «нужен
свой, родной человек». Носитель народного духа и народной воли, Кутузов глубоко и верно давал оценку событий и принимал
единственно правильное решение. Так, после победоносного Бородинского сражения он настоял на отступлении, жалея своих
солдат, свою обескровленную армию. У Кутузова нет другой задачи, кроме служения отечеству и желания изгнать захватчиков.
После освобождения страны представитель народной войны чувствует себя выполнившим главную в жизни миссию. И он умирает в
1813 году.
В романе Толстой противопоставляет «простую, скромную и потому величественную фигуру» Кутузова «лживой форме
европейского героя Наполеона». Это два полюса романа. Писатель подчеркивает все отталкивающее в облике Наполеона.
Император был лишен способности понять, что мир существует не для исполнения его желаний. Он не мог себе представить,
чтобы кто-то, в том числе и враги, не обожали его. По Толстому, Наполеон - лживый герой. Он далек от своих солдат.
Основным движущим стимулом у Наполеона была жажда личной славы, величия, власти, какими бы путями это ни достигалось.